Трудные дни сорок первого

Этот разговор я привел в беседе с политсоставом частей армии о героизме и безрассудстве, мужестве и трусости. Получился очень откровенный и, надеюсь, полезный разговор. Заключая его, член Военного совета дивизионный комиссар Лобачев сказал:

— Мы должны думать не только о сегодняшних делах, но и о грядущих боях, А впереди нас ждут нелегкие испытания. Нам нужно беречь наши силы, наши кадры. Если противник выбьет командиров и политработников, то кто же доведет до победы красноармейцев? Вот о чем мы должны всегда помнить!

3

Много у нас было неотложных забот. И все они подчинялись одному: помочь личному составу быстрее отрешиться от благодушия мирного времени — ведь с начала войны не прошло и месяца и не вес люди в полной мере представляли нависшую над Родиной величайшую опасность. Нужно было воспитать у воинов ту ненависть к врагу, которая рождает непреклонную стойкость, умножает силу, а в конечном счете способствует победе.

— Все так, без ненависти серьезного врага не одолеть, — согласился генерал Лукин, когда я поделился с ним своими соображениями относительно этой стороны воспитательной работы. — Только ничего сами, Константин Леонтьевич, не выдумывайте и не отвлеченными разговорами прививайте ее бойцам, ненависть-то, а показывайте предметно. Оно и доходчивее будет, и нагляднее. Предметности же и наглядности, к нашему великому несчастью, ох как много…

Конечно же командарм имел в виду огромную территорию, оставленную нами, и дикие зверства, чинимые на ней фашистами. И мы стали проводить во всех частях и подразделениях встречи со свидетелями этих зверств. На одной из них в стрелковом батальоне я побывал вместе с редактором «Боевой тревоги» батальонным комиссаром Б. П. Павловым. Слово предоставили там старику колхознику, пробравшемуся к нам из захваченного гитлеровцами района.

— Над нашим народом зверствуют эти живодеры, как только хотят, — рассказывал он, и слезы текли по его морщинистым щекам. — Входят в хату хозяевами, млеко им давай, яйки, шпек — все давай. В сундуках роются, вещички отбирают… Скотину, птицу начисто забрали. Повели у соседки корову со двора, а у Степановны полна изба детишек, как им без молока? Уцепилась за коровенку: «Не дам!» А они, изверги, Степановну-то прикладом по голове, а потом заперли в избе и сожгли вместе с детишками…

— Сожгли? — недоверчиво переспросил молодой боец. — Это как же так, людей жечь?!

— А ты у немцев спроси, сынок, — сказал старик, — потому как и я своим умом не могу постичь этакого зверства.

Посуди-ка, от деревни нашей одни головешки остались. А люди? Уцелели, кто успел в лес захорониться…

Рассказ колхозника произвел на всех огромное впечатление. Естественно, я порекомендовал Павлову дать об этой встрече подробный отчет в газете. И вообще, материалы, направленные на воспитание ненависти к врагу, печатались в ней из номера в номер. Здесь нам хорошо помогало Совинформбюро. Так, через день или два после опубликования отчета о встрече в стрелковом батальоне с живым свидетелем вандализма оккупантов «Боевая тревога», а также дивизионные многотиражки поместили вечернее сообщение Совинформбюро от 16 июля, выделив жирным шрифтом следующее место:

«Посланные Гитлером на восточный фронт штурмовые фашистские отряды выполняют роль палачей. Поймав группу колхозников сельхозартели «Свободный труд», гитлеровские людоеды подвергли их зверскому избиению плетьми из стальной проволоки со свинцовыми наконечниками. Потерявшие сознание колхозники были свалены в кучу, облиты керосином и подожжены. В нескольких километрах от колхоза фашисты захватили полевой лазарет, в котором находились 23 тяжело раненных красноармейца. Штурмовики начали допрашивать красноармейцев, пытаясь получить сведения о расположении и огневой мощи частей советской армии. Не добившись своего, озверелые фашисты в течение двух часов издевались над ранеными, сорвали повязки с ран, а затем раненых бойцов повесили на телеграфных столбах вдоль улицы села»[8].

Помещались на страницах газет и попадавшие в наши руки письма захватчиков, в которых они хвастались своими убийствами, мародерством. Один немецкий ефрейтор приложил к письму список награбленного им: чепчики детские — два, сорочки женские — три, варежки шерстяные — одни… Список большой. Не знаю, успел ли этот мародер отправить домой украденное, но свое он получил — был убит под Смоленском.

Подобные письма, как и другие материалы о бесчинствах оккупантов, оказывали сильное воздействие на красноармейцев. С каждым днем все более жгучей ненавистью проникались они к врагу, который представал перед ними во всем своем зверином обличье.