Трудные дни сорок первого

Потом случилось так, что мы долго не имели сведений об этом отряде. Он оказался в глубоком тылу противника. Терзала мысль: неужели отряд погиб? Было безмерно жаль Александра Бурду, храброго и талантливого командира, старшего политрука Загудаева, добрым словом вспоминали всех славных танкистов. Пожалуй, лишь один человек оставался совершенно спокойным, когда разговор заходил о пропавшем отряде. Это — командир 4-й танковой бригады полковник Михаил Ефимович Катуков. Впоследствии выяснилось: быть спокойным у него имелись веские основания. Но рассказ об этом впереди.

Глава вторая Орловское шоссе

1

Вечером 6 октября я задержался у Лелюшенко допоздна.

Собрался было уходить, но услышал:

— Побудь, Константин Леонтьевич, еще немножко. Вот-вот Катуков подойдет, итог подбивает.

И верно, не прошло и четверти часа, как появился командир 4-й танковой бригады.

— Ждем, ждем, — встретил его Лелюшенко. Нетерпеливо осведомился: — Удался бой? Вы ж словно в той пословице: с корабля и…

— Понял, товарищ генерал, — живо откликнулся Катуков. — Из эшелона сразу в бой. Сейчас доложу…

Доклад комбрига оказался весьма впечатляющим. За один день катуковцы уничтожили сорок три танка, одно крупнокалиберное и шестнадцать противотанковых орудий, несколько минометов, много автомашин. Чувствительный урон понесла и пехота: около пятисот солдат и офицеров потеряли гитлеровцы.

— Совсем неплохо, — выслушав Катукова, проговорил Лелюшенко. — Даже хорошо! Ну а людей своих назвать можешь? Лучших из лучших?

— Сколько угодно, товарищ генерал! В первую очередь — командир батальона Рафтопулло…

— Рафтопулло? Да, это настоящий герой. Он не позволит себе воевать кое-как. Давай и других.

— Сколько угодно! — улыбнувшись, повторил Катуков. — Комиссар батальона Столярчик — раз, политрук роты Лакомов — два, механик-водитель сержант Соломяников — три…

— И что же конкретно они сделали? — продолжал допытываться Лелюшенко.

— Конкретно, товарищ генерал, вот. Механик-водитель Соломяников, когда были израсходованы все снаряды, таранил фашистский танк и раздавил гусеницами два минометных расчета. Политрук Лакомов незаметно подобрался к пушке, не дававшей нашим бойцам поднять голову, и забросал ее гранатами. Комиссар батальона Столярчик в самый критический момент боя, когда противник предпринял атаку, заменил погибшего командира.

— Отбил атаку?

— Отбил. Хотя враг имел подавляющее превосходство в силах.

Лелюшенко согласно наклонил голову: а по-другому, дескать, и быть не могло. Приказал:

— Всех до одного, Михаил Ефимович, представить к награде! И других отличившихся не забыть. Заслужили. — Повернулся ко мне: — Как считаешь, Константин Леонтьевич, заслужили?

— Вполне! — ответил я убежденно.

Лелюшенко энергично шлепнул ладонью по столу:

— Решено единогласно! Да и как же иначе? Сколько танков вражеских уничтожили, пушек раздавили! Это само собой здорово. Ну а главное? Главное — гитлеровцев приостановили. — Лелюшенко вдруг шутливо погрозил пальцем Катукову. — Только, Михаил Ефимович, не зазнаваться. И не думай, что все твои орлы-танкисты сделали. Полк пограничников, мотоциклетный полк тоже бьют гитлеровцев — будь здоров!

Дмитрий Данилович не скрывал своей радости. Свершилось то, чего мы все страстно желали, к чему стремились: движение фашистских войск застопорилось. Мы выиграли время для развертывания главных сил корпуса. Подошла 6-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора К. И. Петрова. Из эшелонов выгрузились 11-я танковая бригада, четыре артиллерийских полка и два дивизиона гвардейских минометов. Кроме того, нашему корпусу были переданы в оперативное подчинение 41-я кавалерийская дивизия комбрига П. М. Давыдова и части 5-го воздушно-десантного корпуса полковника С. С. Гурьева.

Теперь 1-й гвардейский стрелковый представлял собой внушительную силу. Однако беда была в том, что ни справа, ни слева у нас не имелось соседей. Это усложняло борьбу. заставляло постоянно маневрировать войсками. По опыту Смоленского сражения мы создали боевые группы для прикрытия флангов, часть сил держали в резерве для парирования ударов противника на случай прорыва нашей обороны.

Нельзя не отметить и то, что наш корпус формировался буквально на ходу, в условиях все более напряженных боев и потому не был достаточно сколочен. Правда, части и подразделения действовали смело, мужественно, я бы сказал, самоотверженно, но все же то тут, то там обнаруживались просчеты. Генерал Лелюшепко и я почти все время находились в войсках, обращая особое внимание на укрепление боеспособности, политико-морального состояния личного состава.

Па первых порах давала о себе знать и несработанность штаба. Сказывалась поспешность, с какой он комплектовался. Многие его люди не имели боевого опыта. Наиболее плохо обстояло с документацией. Штаб нерегулярно отрабатывал даже такие важнейшие документы, как оперативные и разведывательные сводки, боевые донесения и приказы. Об этих недостатках я поставил в известность командира корпуса. Дмитрий Данилович то ли сердито, то ли насмешливо, этого я хорошенько во понял, возразил: