Трудные годы советской биологии

Направляя свои записки в сельскохозяйственный отдел ЦК, Любищев общается с инструктором отдела В. П. Орловым, и между ними с 1956 г. затевается удивительная переписка, в которой Любищев пытается переубедить Орлова, честного работника, озабоченного тяжелым состоянием нашего сельского хозяйства, но искренне верящего в непогрешимость всех указаний, исходящих из высших инстанций. Орлов внимательно относится к письмам Любищева, многие из которых представляют собой обширные трактаты по разным вопросам сельскохозяйственной практики. Приведу отрывки из их эпистолярной полемики.

Из письма Орлова от 19 ноября 1957 г.: «Как же можно говорить Вам, высокообразованному человеку, о том, что помехой в развитии сельсхознауки является партия? Да разве здравомыслящий человек может согласиться с Вами? Конечно, нет! Партия никому науку не дает на откуп, она стояла, стоит и будет стоять во главе ее, партия — наука… И если Вы видите мой недостаток в том, что я «являюсь выразителем того мнения, что партия может с успехом вмешиваться в научные вопросы», то еще раз: партия наша — это наука, и они между собой неразделимы. Наука — классовая… Я исключаю спор на эту тему между нами… ибо эта истина не требует каких-либо доказательств для коммуниста-ленинца… Наша сельхознаука — передовая в мире, лучше ее нет».

Это письмо Орлов заканчивает так:

«На Вашей совести лежит решение — продолжать ли нам дальше переписку или «прекратить ее, как бесполезную». К последней оценке я, конечно, не присоединяюсь».

На эту железобетонную позицию Орлова, точно отражавшую официальные установки того времени, Любищев ответил в длинном письме от 28 ноября 1957 г. Вот выдержки из него:

«Утверждение «партия — это наука» напоминает старое изречение Людовика XIV: «Государство — это я». Как известно, наука существует уже несколько тысяч лет, партия же около пятидесяти… Точные науки все время развивались в тесном контакте стран с самой различной идеологией и никакого влияния партии на свое развитие не ощущали. Классовым является употребление науки, а не сама наука… в таком вопросе, как влияние удобрений на поля, классовый элемент отсутствует… Я к партии сыновьих чувств не питаю, хотя был момент во время гражданской войны, когда я чуть-чуть не вступил в партию. Я питаю сыновьи чувства к более длительным организациям: России, общечеловеческой культуре и всему человечеству».

Завершая письмо, Любищев отвечает на концовку Орлова:

«Продолжать опровергать письма, подобные Вашему последнему письму, действительно пустая трата времени. Если я на нее пошел, то только потому, что в Вас я вижу некоторую щель в башне из слоновой кости, и через эту щель я и хочу пропустить мою цидулу».

Переписка не прервалась, она продолжалась до конца 1971 г. Если в начале переписки Орлов твердо отстаивает свои позиции, то в дальнейшем он явно поддается влиянию логики, фактической аргументации и бескомпромиссной, смелой, ничем не маскируемой идеологии Любищева. Тон писем был взаимно уважительным, и Орлов неоднократно обращался к Любищеву как к своему учителю. Новосибирский журнал «ЭКО» сделал доброе дело, опубликовав во 2-м и 3-м номерах за 1988 г. материалы этой интереснейшей переписки, подготовленные Р. Г. Баранцевым и М. Д. Голубовским. Озаглавлены они словами из одного письма Любищева — «Неприлично молчание мне…».

Многие послания, адресуемые власть предержащим инстанциям, тиражировались самиздатовским способом. Так как пользоваться этой литературой и хранить ее было далеко не безопасно, она расходилась преимущественно среди единомышленников и тем самым в значительной мере уподоблялась агитации о вреде табака среди некурящих. Лысенковская эпопея порождала расходившуюся по рукам сатирическую литературу в прозе и стихах. Большой популярностью пользовались едкие остроумные поэмы одесского зоолога профессора И. И. Пузанова.