Трудный день

— Значит, из Москвы? — не отвечая на лестное для себя замечание, поинтересовался старик, с нескрываемым любопытством присматриваясь к случайному встречному.

— Из Москвы.

— На охоту, значит, в наши места? Так… Так… Места отменные.

— Места отличные, — согласился Владимир Ильич. — А как живете?

— Да как сказать? — Старик затянулся, помолчал и продолжал неторопливо: — Сказать, чтоб очень хорошо, нельзя. — Он еще помолчал и добавил, разводя руками: — В надеждах…

— На что? На лучшую жизнь? — подхватил Владимир Ильич. — А придет она? Как скоро? Что у вас говорят? Как думают?

— Да все ли, милок, думают? Живут себе, пока живется.

— Ну, а все-таки?

— Думают, что будет! А как же! — В тоне старика послышалась ирония. — Филька Рязапкин кричит нам с красной трибуны, что завтра вступим в светлое царство мирового коммунизма и деньгами будем печки топить. Я, по правде, милок, и в церковь стал реже заглядывать. Зачем?

— Так! — снова подхватил Владимир Ильич. — В церковь реже заглядываете, а деньги небось не подумали выбросить? — Он рассмеялся.

— Денег мало, — сказал старик, — но теми, что есть, не бросаемся.

— Еще бы!

Владимир Ильич улыбнулся и решительно проговорил:

— Завтра, дедушка, в коммунизм не вступим. Нет, с лаптями, с онучами, — Владимир Ильич кивнул на лапти старика, — туда не дойти. С сохой тоже, даже с плугом — нет… — И поинтересовался: — А у вас чем пашут?

— В общем-то плугом. Но и сошки еще есть.

— И это — под Москвой! — Ленин покачал головой. — Сколько дворов в деревне?

— Тридцать семь, тридцать осьмой на той неделе сгорел.

— Так. А лошадей?

— Два десятка.

— Керосин и лучина?

— Они самые. Летом — что, а зимой вот! — И старик помотал головой.

— Больница, библиотека есть?

— Где там! — старик махнул рукой.

— И работаете еще на кулачков? А?

— Бывает…

— Вот видите! Так что товарищ Рязапкин не совсем прав. Поднять промышленность, транспорт, наладить торговлю, электрифицировать страну — вот что еще надо сделать на пути к коммунизму… И будет еще трудно, и жертвы понадобятся немалые, и борьба предстоит суровая. Но мы победим! Победим непременно!

— Горькие слова говоришь… — заметил старик. — Игра такая есть, шахматы называется… Знаешь небось?

— Знаком, дедушка.

— Так вот, там одни ходят прямо, а другие — зигзагом, как молния, или как бы из-за угла. Вот ты милок, ходишь прямо, а Филька Рязапкин — зигзагом. Его речи, как валерьянка, — успокаивают, а сил не прибавляют.

— Похоже, похоже, — одобрил Владимир Ильич. — А вы вот что сделайте: как только товарищ Рязапкин начнет свою речь о царстве коммунизма, вы ему заметьте: «Ты нас не агитируй, а с нами начни строить больницу, кооперацию!» Меньше фраз, больше дела!

— Да, милок, верно, — взглянув с уважением на этого рыжеватого человека в мятой кепке, заметил старик.

— Вот тогда получится. Непременно выйдет, — продолжал уверенно Ленин.

— Хотелось бы… — сказал старик. — Хотелось бы. — И посмотрел прямо перед собой.

Солнце уже клонилось к закату, сильнее сдвинулись тени, теплый осенний день угасал. Застыл прозрачный воздух, перестала трепетать даже осина, спокойно отдыхала земля.

— Ну, так как? — спросил Ленин, с прищуром глядя на старика. — Будет у нас хорошая жизнь, как, по-вашему, дедушка?

— Должна быть, как не быть…

Владимир Ильич улыбнулся:

— Не верите?

— Восьмой десяток лет на земле, а и сам не видел и от дедов-прадедов не слыхал, чтоб справедливость была, — начал старик свою повесть.

Владимир Ильич снял кепку, пригладил волосы на затылке, снова надел. Сел поудобнее.

— Зайцы-то у тебя не убегут? — осведомился старик, кивнув на лес.

— Нет, нет, мои не убегут.

Ленин приготовился слушать.

— Так что ж… Вот говорят, — продолжал старик, — люди жили миллионы лет до нас. Так, что ль, или врут для красного словца?

— Жили, — подтвердил Ленин.

— Жили, — установил старик. — И, думаю, жить хотели тоже хорошо.

— Несомненно, — одобряя, подтвердил Владимир Ильич.

— Хотели, а ведь не получалось. Почему же теперь получится?

Ленин вслушался, повторил медленно:

— «Не получалось… Почему же теперь получится?» Отличный вопрос! Совершенно справедливый и логичный! «Не получалось… Почему же теперь получится?!»

— Уж больно много всего видел я на своем веку. Живу на земле восьмой десяток, — неторопливо продолжал старик, — не все знаю, что было раньше, но и при мне, милок, чего только не делали, чтоб жить лучше.

— А что именно? — живо спросил Владимир Ильич, подаваясь к старику.

Старик послюнявил палец, загасил малюсенький окурок и, растерев его, выпотрошил остатки табака в кисет, потом затянул его и продолжал:

— Ведь я, милок, еще в крепостное время жил. Помню все. Бунтовали мужики, роптали, хотели послаблений, видишь ли… Потом волю объявили.

— Лучше стало?

— Как сказать… Помню, бабка моя в святую Киево-Печерскую обитель паломничала и меня с собой брала. Это, милок, восемьсот верст своими ногами, а пища — вода из колодца да подаяние. Мать ходила, старуха моя также… Две дочери паломничали… Тоже вот хорошей жизни хотели… Справедливости! Все было…

— И что же? — спросил Владимир Ильич и вскинул голову.