Трудный день

«Расследовать, проверить и, если правда, расстрелять», — подумал Ленин, и карандаш его врезался глубоко в бумагу. А на соседнем листке запись была сделана без нажима, легко, крылатым летящим почерком. Сейчас как будто и почерк изменился. «Расстрелять на виду у всех!»

— Кто еще?! — спросил снова.

— Костюков… Секретарь Совета…

— А Рязапкин? С ними? Против них?

— Он за светлое царство коммунизма и мировую революцию… Где ему! — И старик безнадежно и снисходительно махнул рукой. — С трибуны не слазит…

Записав название волости, Ленин спрятал книжечку и карандаш и сказал, что виновные, по расследовании, будут строго наказаны, отданы под суд.

Лицо его по-прежнему было бледным.

Старик вздохнул, чувствуя себя неловко… В спасении полез было за кисетом, но раздумал: и так за эту беседу он слишком часто прикладывался к табаку. Молчал: поддакнуть — совесть не позволяла. Спорить? Но и так человек огорчен до предела. Утешать не мог. Оставалось — ждать.

— Предстанут перед судом, — повторил Ленин.

Старик молчал. Пусть хоть с человека эта бледность схлынет, в себя придет.

— Ну да, да, — невнятно проговорил он потом, все еще чувствуя себя вроде как виноватым. — Жаловаться будете…

А в тоне его слышалось: «Бесполезно!»

Ленин знал, что старик думал:

«Конечно, это хорошо… Бесполезно, в общем, но приятно — правды хочешь, справедливости…»

— Жаловаться буду. И не бесполезно, — сказал Ленин.

— Жаловались и мы, — осторожно заметил старик. — Писали… — И, взглянув на собеседника, махнул рукой: какой там! Вот так и у тебя, мол, добрый человек…

Владимир Ильич молчал.

Старик ему явно не верил. Смотря в сторону, думал про свое — так было, так есть, так будет…

— Говорят, Ленин какой-то у нас управляет, — вдруг сказал старик. — Вот если бы он, тот Ленин, такой, как ты, был, если бы тебе власть. Вот тогда бы — да.

Владимир Ильич недовольный опустил голову. Упоминание собственного имени как какого-то особенного, хотя и случайно выраженное, претило ему. Посуровевший, он резко повернулся к старику:

— Почему же это невозможно?

Старик не уловил перемены в собеседнике.

— Известно, милок, — сказал он. — Не бывало еще, чтобы хорошие люди у власти стояли. Может, случалось когда, да редко… Раз в тысячу лет, как чудо.

Ленин отозвался недовольным покашливанием.

Машину он нашел в условленном месте. Его уже ждали. Гиль два раза ходил за ним, но, видя, что Ленин оживленно разговаривает с крестьянином, возвращался, не желая мешать.

Ленин на машине ехать отказался, решил пройти пешком.

До деревни, где остановились на ночлег, было версты три, от силы четыре… Там их ждал сеновал и ужин, захваченный из дома: бутерброды и чай. Рано утром они встанут и отправятся в Москву, на работу.

Владимир Ильич пошел по дороге, а Гиль медленно ехал впереди, стараясь не выпускать Ленина из виду: Гиль был единственным из охраны Ильича. Правда, Владимир Ильич носил в кармане маленький пистолет — раз требуют, нужно, конечно… враги есть враги… — но обращался с ним крайне неуважительно.

Пройдя версты полторы-две по торной дороге с разбросанными по ней клочьями сена, Ленин подсел на телегу к пареньку-вознице. Одно колесо телеги стучало, другое скрипело.

Солнце закатилось. Заметно посвежело.

Паренек, как взглянул тогда на прохожего, спросившего разрешения подсесть к нему на телегу, так, ответив «ага», с тех пор и сидел неподвижно и молча. Ленин тоже молчал.

Подвода ехала медленно, и это равномерное поскрипывание и постукивание усиливало чувство медлительности и покоя… Скрип… Стук… Скрип… Стук… Скрип… Стук…

Так можно было ехать бесконечно. Вскоре подвода взобралась на горку.

На гребне откоса, спускавшегося к реке, показались небольшие амбары. Осевшие от старости, покривившиеся, с остатками резных фигур на коньках крыш, они казались строениями древнего посада. На том берегу чернел лес, от реки поднимался туман…

Телега ехала, стукала и скрипела, старые, добротной рубки, амбары, кружа, проплывали мимо него на фоне тумана и черного высокого леса. Владимир Ильич хотел вспомнить строки из «Слова о полку Игореве», но сколько ни старался — не мог припомнить ни одной. Он пожалел, что у него с университетских лет не было времени еще раз прочесть это чудо. А теперь он вряд ли заглянет в поэму, скорее всего никогда уже больше не перечитает ее…

Деревню проехали, лошадь побежала под горку, колеса прогрохотали по мостку, потом телега медленно снова начала взбираться вверх. Скрип-стук… Скрип-стук — все реже и реже…

Справа, в густом темном бору, еле заметно белели кресты. Ленин, повернувшись, всмотрелся.

— Могильник, — сказал паренек. — А вон там курган, — указал кнутовищем влево.

Ленин посмотрел влево и различил небольшой курган с березками на вершине.

— Что это за курган? — поинтересовался он.

— А кто его знает, он давно тут… — ответил паренек. — С прежних времен…