Трудный день

«25. Электрификация: меньше политиков, больше инженеров и агрономов. («Конечно же, улучшенных изданий Кавлетова десятки и сотни… И все они хотят наблюдать и командовать»).

Коммунизм = советский строй + электрификация. («Так? Это будет понятно всем, это запомнится даже тому, кто не прочтет ни одной статьи об электрификации, ни одной брошюры о ней. Так!»)

Единый хозяйственный план. Великий план». («В этом случае не надо бояться громкого слова».)

План реален. Ленин тотчас же вспомнил о посещении Кашина и написал:

«Порыв крестьян: «свет неестественный».

Окно, за которым виднелась белая от снега крыша Арсенала, голубое, солнечное небо, манило Ленина.

«Будем строить… Все силы созиданию… А опасности?» И он записал:

«Может ли Россия возвратиться к капитализму?» («Сухаревка в душах переживет Сухаревку-рынок. Может…»)

Продолжая, он набросал: «2-ая программа партии…» — и снова вернулся к занимавшей его мысли:

«Больше инженеров и агрономов, чем политиков» («Работа, а не словесный блуд»).

Через несколько минут — опять мысль об опасности:

«Может ли вернуться капитализм? Сухаревка?»

И ответ:

Да, может, пока».

Еще один тезис:

«Электрификация как база демократии».

Снова Ленин вспомнил Кашино и снова записал понравившиеся слова Дмитрия Родионова:

«Свет неестественный»…

Сделав минутный перерыв в работе, Ленин подошел к окну. За ним была зима… Правда, не такая, какую он видел вчера в Горках, но все-таки зима. Выпавший в ночь снежок легко лежал на крыше Арсенала, на лепных украшениях и в толстых проемах его маленьких, узких окон. Приведенная в порядок Первого мая этого года площадь стала просто нарядной. Правда, тропки разбили ее на треугольники и трапеции, словно черные линии лист ватмана. И все-таки это была зима, частица той самой, которая поразила его вчера своей красотой и всепокоряющей мощью. «Прекрасная штука — жизнь!»

Он не заметил, как вошел Калинин. Услышал его голос:

— Здравствуйте, Владимир Ильич.

— Здравствуйте, здравствуйте, Михаил Иванович!

С папкой в руке Калинин прошел к окну и остановился рядом с Владимиром Ильичем. Папку положил на подоконник. Поправил поясок на рубашке.

— Настоящая зима, Михаил Иванович, — сказал Ленин.

— Да, снег лег сразу. Хорошо.

— Садитесь, пожалуйста.

Калинин признательно кивнул. Никогда бы он не позволил себе сесть в присутствии стоящего Ленина, никогда бы не выказал такого неуважения… Он лишь повернулся, взглянул на ближайшее к себе черное кресло, в котором позавчера сидел Кавлетов, и нахмурился.

Ленин тоже посмотрел на черное кресло.

— Называется — советский работник! — проговорил он. По тону, каким это было сказано, Михаил Иванович понял, как глубоко задела Ленина история с Кавлетовым. Прошла суббота, прошло воскресенье, а разговор с воинствующим невеждой все еще звучал в ушах.

— Надо же умудриться, — продолжал Ленин, — не получить даже понятия, что такое труд, долг, совесть! Наследник капитализма… с партбилетом в кармане!..

Михаил Иванович легонько постучал ладонью по белому подоконнику, раздумывая.

— Я понимаю вас, Владимир Ильич… — сказал Калинин, неторопливо подбирая слова. Он хотел уточнить замечание Ленина, быть может, даже поправить его. — Но видите ли, в чем дело… Труд при царизме, конечно, наказание за неизвестные грехи. Но тем не менее совестливость была в характере многих рабочих и при царе… Больше того, году этак в девятисотом или в конце того века, точно уже не помню, возник у нас в подполье спор: обязан или не обязан рабочий-революционер делать вещи хорошо?.. Так вот, Владимир Ильич, многие заявили: мы не можем выпустить из своих рук плохую вещь — это нам претит, унижает человеческое достоинство! Это при капитализме… Человеческое достоинство!

Удивительно богат был житейский и трудовой опыт у этого партийного деятеля. Ленин внимательно смотрел на Михаила Ивановича.

— Вот видите! — Ленин сел.

— К сожалению, совестливость не выдается вместе со свободой и равноправием.

— Да, Михаил Иванович… Совершенно верно…

Уже больше года занимал Калинин пост председателя ВЦИК, высшего органа Советской власти. Среди многих Ленину особенно нравилась в Калинине одна черта, выраженная им самим в следующих словах: «Правительство так должно вести себя, чтобы его как можно меньше замечали». То есть Советская власть должна привлечь к управлению государством такую массу людей, что потеряется разница между власть имущими и рядовыми гражданами.

«Разве это не великолепная программа для председателя ВЦИК? Ни один президент буржуазного государства не может поставить перед собой такой задачи…» — с гордостью за товарища думал Ленин.

Михаил Иванович сел. Он пришел посоветоваться по поводу некоторых сложных дел. Это были те самые дела, о которых он не посчитал возможным поговорить тогда, в субботу…

Положив папку на стол, Михаил Иванович начал неторопливо излагать одно дело за другим. Среди них были и неприятные: произвол местных властей, чванство и волокита чиновников, особенно в деревне, тайные и скрытые выступления кулаков.