Трудный день

Слушая оратора, Ленин, приложив пальцы к подбородку, посматривал в зал, где тускло, с медным накалом горели лампочки, где мерцала позолота и матово лоснился красный бархат лож. Сотни глаз смотрели на сцену. В делегатах, сидевших в первых рядах, Ленин угадывал рабочих, крестьян, бывших солдат. Но взгляд его чаще других останавливался на молодом солдате в папахе. Ленину почему-то казалось, что этот крестьянин приехал из далекой, глухой деревни, где на двадцать дворов пяток лошадей, где бездорожье, сломанные мосты на недели, если не на месяцы, отрезают людей от мира, где редко видят газеты и зимой спать ложатся в четыре часа, потому что нет керосина.

Этот молодой крестьянин («Конечно же, это крестьянин!») слушал Кржижановского, напряженно вытянувшись. Ленин взглянул на других: «Понятно ли? Доходчиво?» Но в докладе все было достаточно ясно и понятно. Ленину показалось, что во время работы над планом электрификации России, встреч со специалистами, Глебом Максимилиановичем, споров, заседаний, упорной борьбы с противником плана он и имел в виду именно этого молодого крестьянина, с оружием в руках отвоевавшего себе право строить новую жизнь. «Да, да, именно этого молодого крестьянина». И подумав так, он принялся набрасывать резолюцию:

«Съезд поручает ВсеЦИКу, Совнаркому, Совтрудобороне и президиуму ВСНХ, а равно другим наркоматам, довершить разработку этого плана и утвердить его, притом обязательно в кратчайший срок».

Пробежав глазами написанное, Ленин кое-что поправил и снова поднял голову. Молодой крестьянин продолжал внимательно слушать Кржижановского.

Когда Глеб Максимилианович, рассказав о том, как отставала прежняя Россия по своей электровооруженности от передовых капиталистических стран, стал говорить о перспективах электрификации Советской России, в зале оживились.

— В первое время, — продолжал Кржижановский под этот оживленный шум, — Комиссия по электрификации России наметила постройку двадцати семи станций в таких районах, которые дадут возможность связать почти всю Россию в одну сеть.

Оживление нарастало с каждой секундой, шум усиливался. Молодой крестьянин из глухой волости («Конечно же, из глухой волости!») выкрикнул, как показалось Ленину, что-то вроде: «Будет свет и у нас!»

Вся жизнь Ленина была движением вперед вместе со всем народом. Он мог оказываться далеко впереди других, и часто так и бывало, но рано или поздно к нему подтягивались и остальные. Ради чего же иначе идти вперед?

Сколько раз вот так, завидев вдалеке чуть брезживший во тьме огонек, он шел на него. А путь — со смертельными опасностями на каждом шагу, с обрывами слева, пропастями справа. Иногда огонек был настолько слабым, что казался призрачным: а существует ли он на самом деле? Но проверить было не у кого. Больше того, часто приходилось доказывать, что огонек там. Именно там! И он шел и приходил к цели.

«Будет свет и у нас!» Хорошо! Осуществление идеи, о которой он, Ленин, столько думал.

И снова склонился над листком:

«Съезд выражает непреклонную уверенность, что все советские учреждения, все Совдепы, все рабочие и трудящиеся крестьяне («И конечно же этот молодой крестьянин из глухой волости!») напрягут все свои силы и не остановятся ни перед какими жертвами для осуществления плана электрификации России во что бы то ни стало и вопреки всем препятствиям».

Кржижановский продолжал свой доклад. Знакомый голос его звучал вдохновенно, врываясь в огромный полутемный зал почти осязаемой силой. Так когда-то они с Глебом пели в ссылке, и голоса их, полные горячей веры и вдохновения, разносились над Енисеем…

Владимир Ильич снова остановил свой взгляд на молодом крестьянине, который выкрикнул: «Будет свет и у нас!» А может, это только послышалось ему?

Нет, ошибки быть не может, не показалось, а так оно и есть на самом деле. Так оно и есть!

…Охвачены морозом леса, заснеженные поля, спящие города и деревни… Безвозвратно, но не впустую ушло время, и хотя внешне мало что изменилось, если всмотреться — жизнь уже не та: стрелка решительно переведена, и страна идет по новому пути. Молодой крестьянин из глухой волости давно уже дома, но жжет, конечно, еще лучину, ест картошку без масла и ходит в опорках. И, однако, живет уже другим, совсем другим…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.