Трудный год на полуострове Ханко

Сомнения пришли позже: какое, собственно, право я имел решать за нее такой сложный вопрос, как выбор специальности? Ведь это — на всю жизнь! Я искал оправдания своему поступку в том, что история — самая интересная из наук, что она тесно связана с языком и литературой…

Лида выслала документы и была зачислена на исторический факультет. В конце августа она приехала в Ленинград. Она не ругала меня, нет, только спросила:

— Почему ты был так уверен, что я соглашусь пойти на истфак?

Я повел речь о том, какая прекрасная наука история и как тесно связана она с филологией. Лида не прерывала, но я чувствовал, что категорический тон моей телеграммы задел ее самолюбие. Действительно, нельзя было так… необдуманно…

— Я только потому согласилась, — сказала она, — что, может быть, удастся потом перейти на филфак.

— Конечно! — с жаром одобрил я. — Это совсем несложно…

Моя восемнадцатилетняя жизнь была бедна событиями и переживаниями, и я почти ничего не рассказывал о себе Генриху Местецкому. Я слушал его с сочувствием, настроение его было мне понятно и в то же время вызывало смутный протест. Что ж вздыхать по утраченной детской беззаботности — пора становиться мужчинами. А тут еще Славкин мудрый Смайльс подсказывал: «Тот, кто в двадцать лет ничего не испытал, — в тридцать лет ничего не знает, а в сорок — ничего не делает…»

* * *

Одна из первых забот человека, начинающего военную службу, — сфотографироваться и послать карточки родным и близким: вот, мол, каков я теперь. Я не составлял исключения. К тому же Лида попросила в письме прислать фотокарточку.

Фотография была в городе, и однажды в конце ноября, получив первую свою увольнительную, я отправился туда. Отмахав километра три по лесной дороге, я увидел, как забелели меж сосновыми и еловыми стволами первые домики города Ханко (или, точнее, Ганге). Они казались игрушечными — аккуратные такие, сколоченные из ладных досок, весело раскрашенные, с застекленными верандами. Весь городок был деревянным, уютным. Чистенькие улочки взбегали круто вверх, огибали гранитные скалы, устремлялись вниз, к морю, или плавно переходили в лесные тропинки. Каменных домов было мало — ратуша, в которой теперь помещался Дом флота, мрачное красное здание близ порта, занятое штабом базы, и готическая кирха с высоким шпилем — здесь находился клуб бригады торпедных катеров. Над водонапорной башней развевался красный флаг.

Фотография, по случаю моего прихода, оказалась закрытой. Ну, не беда! Интересно было бродить по городу. Прохожих встречалось мало, в основном — моряки, но попадались и гражданские. Молодая толстая женщина вела за руку маленькую девочку и на поводке — маленькую же собачку с голубым бантом. Несколько оторопело проводил я взглядом эту процессию, так не вязавшуюся с нынешним моим миром. В магазине галдели женщины, исполненные решимости никого без очереди не подпускать к прилавку. Впрочем, мне, как военному, было разрешено купить без очереди десяток булочек.

Мимо красивых, затейливых коттеджей я прошел на пляж, пустынный и по-зимнему печальный. Тут стоял обелиск — гранитная плита с высеченной надписью, в которой я не сумел разобраться. (Лишь позднее я узнал, что обелиск этот поставлен в честь высадки в 1918 году германского экспедиционного корпуса фон дер Гольца, который помог финской буржуазии задушить революцию.)

Дул резкий холодный ветер. Море было зеленовато-серое, лохматое, в злых белых барашках. Наверное, такому игрушечному, пряничному городку, как Ганге, полагалось бы иметь море поласковее — этакую голубую лакированную гладь…

Что знал я о Финляндии? Минимум школьных географичевких сведений о климате, природе и экономике. Ну, кое-что из истории. В частности, о героическом лыжном походе Тойво Антикайнена, о котором был кинофильм «Падение Кимас-озера». Еще мы знали имя знаменитого олимпийского бегуна Пааво Нурми. Вот, пожалуй, и все. Спокойными, уравновешенными, медлительными — такими представлялись нам финны, наши соседи, обитатели тихой, утонувшей в лесах Суоми. Но недавняя финская война ввела в обиход новые слова и понятия: шюцкор, дот, «кукушка», миномет…

Надо бы почитать побольше о Финляндии. И неплохо бы выучить финский язык…

Вдруг я заметил, что начинает темнеть, и пошел прочь с пустынного пляжа. Вскоре добрался до железнодорожного переезда и зашагал по уходящей в лес дороге. Было уже совсем темно, и только окна окраинных домиков бросали на дорогу слабый свет, исполосованный тенями деревьев. Поблескивали лужи, оставшиеся от недавно растаявшего снега; они начинали подмерзать, ледок хрустел под сапогами. Было тихо, как во сне.