Трудный месяц май

Так на правлении и записали в решении — командировать механика Белова Ф. И. в столицу Родины, город Москву.

До Архангельска машиной довезли, в самолет «Ил-18» посадили. Ну, а в Москве встретил солдата наш генерал.

Вот…

Извини, читатель мой, отвлекся я… Вернемся в Ириши.

Над площадью у танка — праздничный гул и тонкий медовый звон боевых медалей.

Заиграл самодеятельный духовой оркестр. Играл он старательно и неутомимо. Когда зазвучала фронтовая мелодия, ветераны запели о тех, кто командовал ротами, кто замерзал на снегу, пробивался болотами — обо всех, кто сражался за Ириши, за Ленинград, за Родину.

Вдруг все смолкло. На широкой дуге моста показался зеленый бронетранспортер. Впереди и вслед ехали мотоциклисты в парадной форме.

— Везут… — прошелестели голоса.

Толпа заколыхалась и безмолвно двинулась наискось через дорогу к братской могиле.

Из бронетранспортера сошли на землю офицеры и солдаты. Один из них нес в вытянутой сильной руке горящий факел. Но зажег Вечный огонь не краснощекий солдат, а седенький, болезненный на вид старичок в старомодном генеральском мундире, бывший командир Гвардейской Иришско-Берлинской Краснознаменной дивизии, Герой Советского Союза.

Он не лучше других выступил на коротком митинге, а когда поднес факел к бронзовой чаше, заговорил и вовсе не торжественно, не громко, по-родственному:

— Пускай вам светлее будет, ребята…

И все услышали эти слова: так было тихо вокруг. Несколько пожилых женщин всхлипнули в голос, но тотчас зажали рты, запахнулись черными платками.

Алена тоже заморгала, но Антон сжал ей локоть и оттащил подальше.

Печальный ритуал закончился, но никто не торопился уходить. Людская толпа растекалась медленно и незаметно.

— Пошли! — позвал друзей Антон.

Они взобрались на насыпь путепровода и уселись на любимом месте.

— Узнал что-нибудь? — спросил Ростик.

— Пока нет. Вечером гости у нас будут.

Среди гостей отца было много незнакомых до сегодняшнего дня людей и очень даже знакомых. К полному изумлению Антона, оказалось, что школьная уборщица тетя Клавдия — бывшая радистка и орденов у нее побольше, чем у некоторых мужчин.

За столом пили и ели мало, все говорили, вспоминали, спрашивали. Кто-то недовольно, обиженно сказал:

— А Петька Русаков не прибыл! Как же, начальником по снабжению заделался, не нам чета.

Но нисколько голосов сразу отвели напраслину от Петьки Русакова. Не такой он, мол, чтоб фронтовое братство забыть. Старые раны его донимают, и лечится он сейчас в черноморском санатории.

— Мог и прервать свою санаторию! — проворчал Ерофеев.

Но и на это возразили: прервал, а вылететь не удалось, погода там нелетная. Специально телеграмму прислал, объяснил, поздравляет всех и целует. И просит задержаться: завтра хоть пешком, а прибудет.

— Вот это на него похоже! — удовлетворился вполне Семен Семенович и оглядел друзей товарищей таким взглядом, будто не он, а другие засомневались в верности Русакова.

Ерофеев увидел в дверях Антона и явно для него громко сказал:

— А я, коряга склеротическая, совсем фамилию его запамятовал было. Убей, пополам распиливай — не вспомнить! Все на «К» придумывал!.. — и еще раз обругал себя за старческое беспамятство.

Все расхохотались, кто до слез даже, а Антон, вне себя от оглушительной радости, побежал искать друзей.

Их не связывала окопная жизнь, но и они, Антон, Ростик, Алена, могли считаться боевыми друзьями.

К Русакову решено было направить одного Антона: меньше подозрений. Русаков жил в одном доме с Барбосом, на одной лестничной площадке.

Все обошлось, Антон не столкнулся с Барбосом.

Пожилой человек с редкой седой прической и густым басом — Петр Петрович Русаков — подтвердил, что из обширных подвалов комбината были подземные выходы к реке. И не один, а два, если не три. Но два — это абсолютно достоверно. Первый шел напрямик, второй, точно для каких целей неизвестно, тянулся весьма далеко на юг, вверх по Волхову. Так что если для сброса сточных вод, то это сплошная глупость. Очистных сооружений ведь не было тогда. Вот между нынешней очистной станцией и Домом Советов когда-то и сообщался с берегом тоннель комбинатовского подвала.

А подвалы были — половину цехов на случай войны перебазировать можно!

— Не пришлось только, — вздохнул Русаков, — наземные корпуса разбомбили дочиста. И сейчас видно, что от них осталось. Зато подвалы пригодились, не зря в мирное время столько бетона и кирпича в землю вогнали. Самые надежные убежища на всем иришском плацдарме были. И люди там хоронились, и склады держали.

— И склады? — едва сдерживая восторг, переспросил Антон.

— И склады, — спокойно пробасил Русаков.

Антон не стал дальше допытываться, чтобы не выдать себя полностью.

— А тот, который напрямик, где?

Русаков махнул рукой:

— И месяца не прожил, разбомбили.

«Да, — подумал Антон, — мой ход — единственный. И верный!»