Трудный месяц май

Ростик перелез через завал и попросил свечку. Фонарик потерялся — засыпало, наверное. Сейчас это не имело никакого значения. Путь открыт!

Так им всем казалось. На самом деле, когда перебрались в следующее помещение и осмотрелись внимательно и почти спокойно, выяснилось, что они перешли из одного склепа в другой, правда более чистый и просторный, но сырой. На облупленных стенах, одна под другой, темная кайма. Верхняя — совсем черная. Вода была здесь долго, затем, очень медленно, уровень ее снижался, а метров с двух вода ушла быстро, за один раз. Ниже двухметровой высоты не было ни одной ватерлинии, только под ногами блестели в выбоинах лужицы и кисло несло стоялой водой.

— Не может быть, не может быть… — вслух, но не сознавая этого, бормотал Антон, обыскивая мокрые углы.

И Ростик, и Алена искали путь к спасению. Тщетно. Позади — ход обратно, в никуда, справа и слева — осклизлые монолиты стен, над головою железобетонное перекрытие с махровой плесенью, впереди наклонная, полушатром, плита в трещинах, со скрюченными пальцами торчащей стальной арматуры. С такой плитой и на поверхности никто уже тридцать лет справиться не в силах.

Свеча горела спокойно, равнодушно, смиренно.

— Не может быть, не может быть… — бормотал Антон и чувствовал: слабеет его командирская воля, тает надежда, опять через все поры вползает страх. И подгибаются колени, ватно обвисают руки, щиплет, уже не от пыли, глаза.

— Пушка, — безрадостно сообщила Алена. — Две даже… Три.

Куда им сейчас, в их безвыходности, в отчаянном и безнадежном положении, пушки? Их самих, наверное, никогда уже не откопают. Не только пионеры-следопыты, но и археологи… Антон и смотреть не пошел, с места не сдвинулся.

— Это трубы, — раздался голос Ростика.

— Канализация? — безучастно спросил Антон. Просто так, машинально, а в голове Ростика будто щелкнуло что-то и заработало вовсю.

— Это канализация! — громче, но боясь еще чересчур обнадежиться, повторил за Антоном Ростик. — По ней вода и ушла!

— Так это же… — Антон воспрянул духом, кинулся к найденным Аленой трубам.

Их было не три, а четыре, все обломанные. Нет, закраины гладкие, ровные и утолщенные, на самом деле схожие на ощупь с пушечными дулами.

Ростик, пыхтя, раскачивал самую толстую трубу-ствол.

— Они должны быть составными, — сдавленным от натуги голосом прокряхтел он.

— Ага, — подтвердил Антон, тоже вцепившись обеими руками в другую трубу.

Она подалась сразу и легко вытянулась. А Ростикова застряла, но ее удалось убрать, не к себе, а туда. И это было еще лучшим признаком.

С последней, самой тонкой, так ничего не сделали, но это уже не играло роли. Вырез в стене был достаточным, чтобы пролезть в него, как в форточку.

Свечное пламя вовсю тянулось к лазу, на волю.

— Первым пойду я, — сказал Антон. — За мной — Ростик, потом — Ален.

— Не хочу последней, — жалобным голоском протянула Алена и придвинулась ближе к выходу.

Вот и связывайся с девчонками! Рано или поздно, но девчоночья натура все равно проявится. В другое время и в другом месте Антон высказал бы все, что думает о девчонках, но сейчас… И надо честно отдать Алене должное: она, не кто-нибудь, нашла эти ниспосланные чудом трубы. Нашла, когда Антон чуть совсем не запаниковал.

— Первой сбайпасить хочешь? — все же не удержался от колкости Антон. Но колкость обернулась шуткой, остроумной и такой необходимой здесь.

Алена и Ростик засмеялись. Впервые за несколько часов или суток. Они совершенно утратили чувство времени. И смеялись, будто и торопиться некуда.

Смеялись не только потому, что Антон удачно сострил: новый трубный ход, как байпас в нефтепроводе, был выходом из тупика, обходом препятствия. Смеялись потому, что напряженные нервы, пережитые и еще не прожитые тревоги и страх требовали разрядки, послабления, хотя бы маленькой передышки.

Они смеялись долго, значительно дольше, чем того заслуживала шутка.

— Ладно, — первым утихомирился Антон. — Сперва пойдешь ты, Ален.

Как ни почетно стать ведущим, но это гораздо труднее, чем быть замыкающим.

— Я — второй, — отказалась от лидерства Алена.

— Вам не угодишь, — опять чуть не рассердился Антон и пополз в неведомое.

Следующее помещение, наверное, было очень большим: голос опять зазвучал неестественно громко, набатом загудел.

И было жутко стоять в полном одиночестве в кромешной и гнилостной черноте неизвестно где. Из лаза, через который проник Антон, не пробивалось ни лучика.

— Как там? — донеслось снизу.

Антон наклонился и прокричал:

— Давай, Ален! И свечку возьми!

— А трофеи? — спросил Ростик.

В самом деле, что делать с трофеями? Может быть, оставить пока, не тащить за собой? Если… Нет, они, конечно же, выберутся, непременно выберутся. Тогда можно будет запросто даже возвратиться знакомым путем за драгоценными реликвиями. Вот с ракетницей, с ней, заветной и завещанной, расставаться боязно. Вдруг пропадет? Завалит или другое что случится. Или проныра Барбос…

— Ракетницу взять.

— Хорошо, — отозвался Ростик, и зашуршало, засопело: Алена полезла.

Пока разжигали огонь, переполз и Ростик.