Трудный месяц май

Барбос замахнулся молотком, через мгновенье могло произойти непоправимое несчастье, и свидетелей, наверное, не осталось бы. Погиб бы и сам Осипов. А он остолбенел, не зная, что предпринять.

Он боялся крикнуть и испугать Барбоса. От неожиданного ночного окрика тот мог не выпустить за спиной молоток, а, наоборот, опустить его, ударить по взрывателю. Или вскочить с пенька и ненароком наступить ногой.

Минный взрыватель рассчитан на тяжелый танк, но кто знает, в какое состояние и во что за десятилетия превратились стальные пружины в болотной земле.

Барбос замахнулся молотком, и не было у Осипова ни одного второго мгновения для обдумывания, для совета с сирели Арменом. Потом, позже, Осипов и сам не мог объяснить, почему он поступил так, а не иначе.

Барбос замахнулся и, раздайся в ту секунду треск сучьев, швырнул бы молоток наземь и кинулся наутек. Швыряя, он мог попасть и в минный взрыватель.

Барбос замахнулся молотком и услышал спокойный, несколько равнодушный даже голос:

— Не так молоток держишь, Валера.

— Чего? — переспросил машинально Барбос и, опустив до груди молоток, озабоченно посмотрел на него, а затем и оглянулся. — Почему не так?

Он повернулся спиной к мине и держал молоток у живота. Осипов прыгнул из кустов, обхватил железной хваткой Барбоса и заорал:

— Сидеть на месте! Всем!!!

…Во сне было иначе. То есть сначала все шло, как было, а когда Барбос замахивался молотком, Осипова охватывал такой парализующий страх за детей, что он не мог ни двинуться, ни языком шевельнуть. И просыпался в холодном поту.

Сейчас, на берегу Волхова, ему опять привиделся тот сон, и он опять покрылся испариной.

Прошло уже минут десять или больше, но взрыва не произошло.

— Почему они медлят? — охрипло после сна обратился Осипов к солдату. В глубине души он не хотел и боялся взрыва.

— В нашем деле торопиться — убиться, — с непонятным удовольствием пояснил солдат. — Минер ошибается только один раз.

От развалин не доносилось ни звука. Так, невнятные голоса вроде бы, но разобрать — ничего. Или чудятся голоса, ничего нет?

— Медлят все же, — опять не выдержал Осипов, а сам тайно молил: «Не надо, Январев! Еще попытаюсь!»

— Бикфордовым шнуром подрывают. Каждый поджечь, да в определенной очередности, да в укрытие отбежать… Время горения опять же долгое дело!

Вой сирены долетел и до очистных.

— Теперь ахнет! — сказал солдат, и сердце Осипова упало вниз.

Через несколько минут земля слабо качнулась — и раздался дальний хлопок.

— Сейчас остальные одиннадцать сработают! — горделиво объявил солдат. — Интервал — 60 секунд.

Но и через 600 секунд ничего не сработало. Солдат забеспокоился, Осипов — еще больше.

Послышались далекие голоса, множество голосов. И шум моторов, вой милицейской машины, сиплый сигнал «скорой помощи».

— Куда?! Отбоя не было! — крикнул солдат. Но Осипов не оглянулся. Солдат побежал вслед за ним.

Они выскочили на дорогу и за вторым поворотом увидели на развалинах толпу людей, машины, два бульдозера, автомобильный кран, которых прежде и близко не было. Что-то там случилось.

Осипов не сомневался — что. Случилось чрезвычайное. И Осипов знал — с кем.

Погребенные заживо

— Ничего не все, — судорожно всхлипывая, сумел, наконец, и в третий раз сказать Антон. — Не может такого быть, чтоб ничего не было.

В другое время Алена обязательно сделала бы замечание: что за тарабарщина — «не может быть, чтобы ничего не было»! Но сейчас, здесь, каждый понял это, как реальность спасения. Не может быть, чтобы не было никакого выхода!