Трудный переход

В траншее Андреев и Файзуллин стряхнули с себя лишнюю воду. Курнышев и полковник молча наблюдали за ними. Отряхнувшись, Андреев доложил:

— Товарищ полковник, ваше задание выполнено! Боеприпасы доставлены на тот берег. От комбата донесение! — И спохватился: после такого купания треугольник сильно намочило — можно ли там что разобрать? Но все-таки достал его и смущенно глянул на полковника. Тот протянул руку, поняв затруднение Андреева, и, взяв треугольник, развернул его.

— Напрасно волновались, лейтенант, — через минуту произнес он. — Писано простым карандашом и с нажимом. Кондратьев у нас умница — все предусмотрел!

Полковник углубился в чтение. Андреев сказал Курнышеву:

— Трусова, товарищ капитан, осколком в голову. Наповал.

Курнышев сурово покачал головой и промолчал. Что тут слова?

— Да, патронов мало, капитан, — пряча донесение Кондратьева в планшетку, проговорил Смирнов. — Мизерно мало. Надежда на твоих орлов. Думай, капитан, думай. А вам спасибо, гвардейцы. Молодцы! Идите отдыхать.

Когда Андреев и Файзуллин, мокрые и усталые, вернулись в роту, их ни о чем не расспрашивали. Было и без расспросов понятно, что третий никогда не вернется. Если бы он был жив или хотя бы ранен, то явился бы сюда. Возле дверей клуни сиротливо стояли начищенные до блеска сапоги, голенища которых с особым шиком сведены гармошкой. Так умел делать один Трусов. Странно как-то: нет и не будет Николая Трусова. Как привыкнуть к этой нелепой мысли? Кажется, вот-вот придет, извинится перед командиром взвода за опоздание, придирчиво смахнет с сапог соломинку и скажет:

— Ну и досталось нам на орехи!

И оттого, что это было вполне реально и в то же время невозможно, особенно тоскливо давило сердце.

Почти два года Григорий прослужил с ним. И никогда не помнил, чтобы Трусов хоть на минуту выглядел неряшливо. Всегда, при любых обстоятельствах, у него был чистый подворотничок, до блеска начищенные сапоги, под ремнем разогнаны все складочки. Его никто не понуждал. Были такие моменты, когда бойцам прощались и щетина на щеках, и складки под ремнем, но Трусов даже в самой сложной обстановке не делал себе поблажек. За всю свою службу он не совершил ничего такого, что выделило бы его среди других, — разве что бросалась в глаза вот эта аккуратность во всем. В трудных переплетах, в которых пришлось побывать за эти годы взводу, Трусов оставался самим собой. Лишь единственный раз Григорий разлучался с ним — это когда в группе лейтенанта Васенева летал на особое задание в Брянские леса, в отряд Героя Советского Союза Давыдова. Тогда Трусова не взял Васенев, а как он упрашивал командира взвода, чуть ли не плакал! Мишка Качанов незло посмеивался над ним, предлагал сменить фамилию: мол, из-за фамилии у тебя всегда столько неприятностей, из-за нее тебя и на серьезные задания не берут! Хотя парень ты храбрый, все мы это знаем, но фамилия, брат, фамилия!

И нет чистюли Трусова. Его навсегда поглотила река Висла. Она понесла его к морю, мимо берегов, где сейчас гремели бои, к Варшаве, в которой бушевало восстание и куда устремилась наша армия.

Несет его сейчас чужая река в безбрежное море, и будет оно ему вечной могилой.

— Лейтенант, а лейтенант, — вывел Андреева из оцепенения Ишакин, — я, наверное, подонок.

Григорий глянул на солдата непонимающе и вместе с тем досадливо: чего ему еще надо?

— Я над ним трунил, а ведь как повернулось… Подумать только!

Но до Григория не дошло то, что сказал Ишакин, он посмотрел на него отсутствующим взглядом. И тот, недоуменно дернув плечом, отошел.

Сердце у Ишакина тоже не камень, вместе с Трусовым в одном взводе съел не один пуд соли, хотя, честно говоря, никогда не принимал Николая всерьез. Не мог терпеть в нем эту излишнюю чистоплотность, ему она иногда казалась даже оскорбительной. Еще бы! Встанет рядом с ним Трусов, чистенький, опрятный, — и сразу обнаруживаются все ишакинские изъяны, а Васенев к тому же любил подчеркнуть:

— Оглянись на себя, Ишакин, на кого ты похож? Бери пример с Трусова!

Но как бы там ни было, а сейчас и у Ишакина ныло сердце, и он еще раз убеждался, как тяжело терять настоящих товарищей.

В клуню вошел капитан Курнышев. Сел на сани и попросил у Воловика пачку папирос. Связной поскреб затылок и просьбу капитана выполнять не спешил. Открой сейчас пачку — и Курнышев раздаст папиросы бойцам. А папиросы выдавались только командирам, по доппайку, бойцы же довольствовались махоркой, и каждый из них, ясное дело, не прочь полакомиться папиросой.

Вздохнул тяжело Воловик, подергал свой шикарный ус и нехотя полез в вещмешок: ничего не поделаешь, приходится раскошеливаться, если на то воля капитана. Но теплилась еще маленькая надежда: авось не раздаст? Возьмет себе одну, а остальное спрячет в карман.