Трудный переход

На юг, к берегам тёплых морей снялась перелётная птица.

Готовясь к зиме, Тереха Парфёнов сидел в бараке на нарах и починял полушубок.

Длинной толстой иглой, взятой у Палаши, Тереха прокалывал подпоровшийся шов, тянул суровую нитку и размышлял, что вот как хорошо он сделал, что взял с собою в дорогу тёплую одежду. Егора вон в дождевике-то да в ватничке скоро начнёт пробирать цыганский пот… Здесь размышления Терехи прервала Палага. Она влетела в барак, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла.

— Что ты, оглашенная?!

В другое время Палага бы ему ответила, а тут она сказала тонким от волнения голосом:

— Ой, дядя, идёмте… Чего на улице делается!

И выскочила за дверь. Тереха отбросил полушубок. "Может, наши есть?" — подумал он, вставая. Уже несколько дней поговаривали о том, что на лесоучасток приедут вербованные колхозники из разных мест. Тереха вышел наружу. Заслонив ладошкой глаза от неяркого жёлтого солнца, Палага стояла на пригорке, всматриваясь туда, где с увала, пыля, шла по дороге колонна людей. Сзади тащились подводы.

— Ой, я не могу, — закрываясь локтем, хихикнула Палага, — играют, плясать хочется!

Звуки гармошки ясно донеслись до слуха Терехи. А спустя несколько минут он уже различал лица передних в колонне с гармонистом во главе. По трое в ряд шли по дороге молодые парни и девушки. Гармонист растянул мехи. В колонне удало запели:

Вдоль да по речке,
Вдоль да по Казанке
Сизый селезень плывёт…

Высоко забирали подголоски:

И-х, да ребята, эх, да комсомольцы!
Браво! Браво! Браво, молодцы!

Кто-то отчаянно свистал.

— Тьфу ты, нечистая сила, — сказал Парфёнов. Но в барак не ушёл, а с интересом смотрел, как шумная ватага комсомольцев, прервав песню, взбежала на приборок и в мгновение ока рассыпалась перед бараками.

Подводы — три лошади, запряжённые в телеги, — остановились. Гармонист, придерживая коленом гармошку, подмигнул Терехе:

— Ещё сыграем!

Тереха подумал: "С гармошкой-то, всё равно как Мишка", — и усмехнулся своему воспоминанию. Не то чтобы появившийся перед ним комсомолец лицом или фигурой походил на Мишку — нет; он напомнил ему сына тем, что держал в руках гармошку. На музыкальные увлечения Мишки Тереха смотрел как на забаву. "Пускай потешится, покуда молодой. Женится, хозяйством займётся — тогда некогда будет…" Мишке Тереха предназначал ясную и, как он думал, наилучшую из возможных судьбу — взять замуж кочкинскую девку, стать зятем богатого мужика… Он, Тереха, достигнув в жизни некоторого достатка, желал, чтобы сын его шёл дальше по этой же дороге — к зажиточности, богатству. И жалел молодых ребят, не имеющих таких заботливых отцов. Тереха, усмехаясь, смотрел на комсомольцев. А гармонист вдруг покосился на бородатого мужика, застегнул ремень на обтёртой двухрядке, перекинул её за плечо и крикнул:

— Эй, дядя, давай спляшем!

— Куда ему — бороду отдавит!

И звонкий смех так и раскатился бубенчиками.

— Ах, язви те, — не очень обидчиво проворчал Тереха. "Молодо-зелено, чего с них возьмёшь!"

Отдельно от парней собирались в кучку комсомолки. Видно, что они были городские — стрижены или в кудельках, в туфлях, в жакетках, в косыночках.

"Все они явились в леспромхоз "по мобилизации". Это что же, будто здесь война какая?. Что-то незаметно, где здесь враг, — думал Тереха. — На тайгу наступление делать… Вот оно как!"

Комсомольцам отвели весь третий барак. Вмиг были расхватаны с подвод узелки и чемоданы. Тереха зашёл в свой барак. И там располагались комсомольцы. Тереха с некоторыми из них познакомился. Гармонист, напомнивший Терехе сына Мишку, назвался Колей Слободчиковым. Он был из Владивостока. При ближайшем знакомстве чубастый, сухощавый Коля, с узким острым лицом и внимательным взглядом, Терехе не понравился: больно востёр. В свою очередь и комсомольцу Тереха пришёлся не по душе. Он заподозрил в Парфёнове по меньшей мере беглого кулака. "Вот такие они и есть — здоровенные, с бородой", — подумал Слободчиков и крикнул дружку своему Вите Вахрамееву, плотно сбитому юноше, с неторопливыми движениями и мягкой улыбкой:

— Витька, смотри, с какими бородачами нас поселили! Айда отсюда! В молодёжный барак.

— Что же, не глянется, так уходите, — строго сказал Тереха. — А борода не веник, тебя не заденет.

"Не успел нос показать, а уж фыркает. Что же дальше-то будет?" Терехе выкрики Слободчикова были неприятны.

— Брось, Колька, — миролюбиво сказал Витя Вахрамеев. Было во всей его повадке что-то деревенское, немного мешковатое.

"Этот парень простой", — подумал Тереха и подсел к Вите.

— Вы что же, так и живёте в городе-то? — спросил он.

— Живём… — Витя открыто посмотрел на сибиряка. — Отчего в городе не жить!

— Урожденец тамошний, значит?

— Да нет, я из деревни, — улыбнулся Витя.

— Вахрамеев, — раздумчиво проговорил Тереха. — Ты случайно не из Кочкина? Там Вахрамеевы-то…

— Нет, я не из Кочкина.

— Хорошая, парень, фамилия — Вахрамеев. Прежде, при Николашке, махорка была вахрамеевская, по семь копеек осьмушку продавали…