Трудный переход

Пьянка в бараках наделала много шуму. Почти никто из вербованных не вышел на работу. Стало известно, что между вербованными и комсомольцами на Штурмовом участке чуть драка не произошла. А кое-кто уже разносил слух, что драка была… Трухину, как начальнику лесоучастка, пришлось со всем этим разбираться. Он пришёл на Штурмовой утром. Гулянка же, начавшись накануне вечером, продолжалась всю ночь. Нестройные, громкие, а то и просто дикие звуки, перебиваясь, неслись из бараков. Мужики вылезали наружу, совались головами куда придётся, теряли шапки и рукавицы. На эту картину, стоя чуть в стороне, смотрел председатель профкома рубщик Москаленко. Он тоже только что сюда явился.

— Видал, яку тут постановку зробили? — усмехнулся Москаленко, заметив Трухина. — От черти, дорвались…

К Трухину подбежал Коля Слободчиков.

— Сволочи! — крикнул комсомолец. — Явная вражеская вылазка! Даже некоторые комсомольцы попались на удочку классового врага, напились и не вышли на работу!

Коля стал сердито перечислять по фамилиям комсомольцев, которые принимали участие в попонке.

— Поставим вопрос о них на комсомольском собрании. Поисключаем к чёртовой матери из комсомола, будут знать!

— Погоди, не горячись, — сказал ему Трухин. — Лучше объяви-ка своим комсомольцам: пускай идут все в третий барак.

Слободчиков пошёл собирать комсомольцев, а к баракам уже подъезжал Черкасов. Он приехал в лёгкой тележке.

— Что тут такое происходит? — издали закричал Трухину Черкасов. — Мне передавали, что драка, поножовщина? С этими вербованными мы ещё наплачемся, — говорил он, подходя. — Ты, Степан Игнатьевич, как будто их идеализировал? Вот полюбуйся! Навербовали разной швали неизвестно откуда! — Директор леспромхоза был сильно раздражён. — Теперь от этого пришлого народу жди разных неприятностей!

— Какой же этот народ пришлый? — возразил Черкасову Трухин. — Он не пришлый, а присланный по организованной вербовке и по комсомольской мобилизации.

— Да тут, я уверен, беглые кулаки есть! — вскричал Черкасов. — Какая же это организованная вербовка?

— А что же, и есть, и даже, может быть, сейчас, когда ты это говоришь, кулаки тебя слушают. Но это ничего не доказывает. Кулаки могли проникнуть и в среду крестьян, присланных по организованной вербовке. А чего ты хочешь? — Трухин прямо взглянул на Черкасова. — Ты хочешь, чтобы наш леспромхоз был каким-то райским уголком, избавленным от классовой борьбы? Чтобы тут была тишь и гладь? Нет, Павел Петрович, так, пожалуй, не выйдет! Есть и будут проявления классовой борьбы, может быть ещё более острые. К этому надо быть готовым. А с нынешним случаем следует хорошенько разобраться…

— Да, да, обязательно разобраться! — ухватился за новую мысль Черкасов. — Наказать виновных!

Но подлинного виновного во всей этой истории не так-то легко было обнаружить.

Трухин прежде всего позаботился, чтобы на лесоучастке люди вышли на работу. Когда взволнованные всем происшедшим комсомольцы собрались в третьем бараке, он им сказал просто:

— Никакого митинга мы с вами устраивать не будем. Берите сейчас пилы, топоры — и на работу!

— Айда, ребята! Пошли! — зашумели комсомольцы.

С гомоном они выбежали из барака. К ним пристроились рубщики из крестьян и кадровые рабочие. К середине дня почти все на лесоучастке вышли на работу.

Трухин в это время разговаривал с Витей Вахрамеевым и Колей Слободчиковым. Тут же был и Сергей Широков. Какая-то совсем не юношеская сдержанность появилась у Широкова в последние дни. Он словно стал строже, взрослее. В глубине души у Сергея была рана. Эта картина, когда он увидел Веру рядом с Генкой, и так близко друг к другу, что ни в чём уже не осталось, как ему думалось, никаких сомнений, картина мучительная и отравляющая ему жизнь, так и стояла у него перед глазами. Вся ярость Сергея направилась против Генки. Веру же он считал беззащитной, запутавшейся в своих чувствах глупой девчонкой.

Сергей слушал, что говорил Вите Вахрамееву и Николаю Слободчикову Степан Игнатьевич Трухин.

— Почаще надо вспоминать указание Ленина — что мы строим новое общество из того человеческого материала, который остался нам от старого мира. Это значит, что те, кого ещё сегодня считают несознательными, пройдут, может быть, долгий путь воспитания трудом, жизнью. Сделают такой переход, что ли. Переход в новое состояние. Да и не отдельные люди даже, а все мы вместе, всё общество… Мне кажется, что это обстоятельство никак нельзя забывать, когда мы имеем дело с человеком трудовым, но заблуждающимся и даже отсталым. Вот Коля Слободчиков говорит чуть ли не с осуждением: вербованные, вербованные! А что такое вербованные? Многие из них впоследствии станут хорошими производственниками. Нам надо иметь в виду, что в эту первую свою пятилетку мы не только планы индустриализации выполняем, когда новые заводы строим. Мы людей переделываем, их сознание поднимаем. А это важнее всего. Ведь человек, а не кто-либо иной, трудовой человек строит и делает всё на этой земле…