Трудный переход

Григорий не спит уже которые сутки, но он бодр, зол и не пропускает ни одного слова, на всё даёт ответ.

А Тимофей Селезнёв сморился и устало хрипит:

— Какая же вторая артель без партейной прослойки?

Ты что, Перфил? У нас опыт есть… У нас руководство. Велика ли Крутиха для одной артели! В других-то местах вон по нескольку деревень в одной. Гиганты!

— Не хотим! Не желаем! Своей деревней обойдёмся!

— Ну, голосовать, что ли? Кто за то?

Но никто из мужиков не поднимает рук… Только президиум…

— Ах вы идолы! Что ж, опять агитировать?!

— А нам не к спеху…

И всё сначала… Ларион встаёт и начинает читать список вступивших в артель прежде и на этом собрании.

— Полозков? А нам не надо Полозкова! — кричит потный, красный Перфил. — Меня подкулачным обзывал, а сам, как в артель вступал, корову-то подкулачил да на базар свёз… А шкура на поветях гниёт!

— Товарищи, Ефим честно трудится у нас в артели. Вот, бабы, скажите — он вам помогал на скотном дворе!

— Я сам скажу, — медленно поднимается с места Ефим. — Действительно, верно, — говорит он, трудно подыскивая слова, — корову-то я забил. Да ведь она была яловая… А я был тогда не в сознательности. А теперь-то я сознал…

— Чего же ты сознал?

— Погодите, не мешайте человеку! По совести говорит!

— Я сознал, — продолжает Ефим, не обращая внимания на выкрик, — сознал, что в артели-то лучше, мужики! Право слово! — Ефим говорит громко и оглядывается вокруг. Шум стихает. — Поначалу сомневался, не скрою. А как ударил урожай… Да как увидал я, чего это может выйти, если всем сообща, значит…

— Видимый факт, — кивает головой Савватей Сапожков.

— А ежели мы всем селом, да мы и новину вздерём! Мы этим хлебом засыплемся. А что касаемо прежней вины моей — вот вам крест, честным трудом искуплю… Ну вот ни на капельку артель в обман не введу! Слово даю, дядя Перфил!

— Эх, была не была! — после этих слов вдруг бросает о пол свою шапку Перфил Шестаков. — Чёрт её бей! Пиши меня, Григорий Романыч!

— Сам записывайся, — сдержанно говорит Григорий, провожая глазами повернувшихся к выходу мужиков. — Пустите его к столу.

Перфил подошёл к столу.

— Вот тут пишись, — указал ему на листок Ларион.

Перфил согнулся над столом и, наклонив голову набок, вывел свою подпись. Ещё с утра он не знал, что именно сегодня сделает этот решительный шаг. Брат его Анисим ещё летом вступил в артель и звал за собой Перфила. Но жена заявила Перфилу: "Лучше не доводи меня до греха. Запишешься в артель — истинный бог, уйду от тебя!"

"Не уйдёт, чёрт, если все в артели будут! Куда же ей?" Он пришёл на собрание, как и все, послушать, посмотреть, как другие будут записываться. Выходил раза два на крыльцо, посидел на завалинке. О двух артелях Григория спросил действительно потому, что богатенькие подбили… А уколол Ефима Полозкова потому, что сам думал, ежели что, забить свою коровёнку…

Расписавшись, Перфил оглянулся. По рядам сидевших и стоявших мужиков пошло от одного к другому и выкатилось на улицу:

— Перфил решился…

Он отошёл, а на его место подошли сразу три человека. Среди них был Герасим Парфёнов — батрак у зажиточных братьев Алексеевых. У Герасима широкое лицо, большие руки, могучая грудь. И при этом детски-добрая улыбка.

— Чего, Гарася, тоже в артель пишешься? — спросил его старик Печкин, посверкивая своей лысиной.

Печкин так и кружился около стола, то заходил в помещение, то выходил из него. Герасим посмотрел на Печкина и проговорил густейшим басом:

— А сам-то небось боишься? Ходишь…

— Боюсь, — сознался старик и так печально развёл руками, смиренно склонив набок лысую голову, что кругом засмеялись.

Перфил, нахлобучив шапку, выскочил на крыльцо. На дворе у ворот стоял Кузьма Пряхин. Размахивая руками, он кричал:

— Я буду робить, как проклятый, а кто-то станет надо мной командовать да хаханьки строить: дескать, робь, робь, тебе больше надо, а я на едоков своё получу. Нет, я на это несогласный! Я вон хозяйство-то своё как наживал! Ночи бывало не сплю, бабу работой замучил. Все знают, что у Кузьки Пряхина ни хрена не было, а теперь всё есть. Всё я своими руками сробил, могу похвастать. Никакой чёрт на меня не робил, всё сам, всё сам… Эх, а теперь меня же укоряют! "Ты, говорят, неправильно делал". Надо было, говорят, на печи лежать, дожидаться, когда артель будет. Потому — туда всех под одно берут. И голяков и справных мужиков. А я хочу преимущества!

— Это какого же преимущества?

— А такого… Пусть тому больше, у кого пай внесён больший!

— Ишь ты, какой пайщик! Как в банке!

Кузьма взмахнул рукой с таким выражением, точно говорил: "Э, толковать-то тут!" — и направился к крыльцу. В это же время на крыльце появился старик Печкин.

— Заходите, мужики, голосовать зовут, — сказал он.