Трудный переход

Встал Марченко.

— Товарищи проявляют трусость, несвойственную большевикам, — сказал он. — Колхозы надо создавать пореволюционному. Колхоз-гигант сразу поднимет в районе процент коллективизации. Правильно здесь предлагает Стукалов — сейчас же начать перевозку домов в Кедровку. Мы не можем ждать…

Вслед за этим Марченко продиктовал решение. За него голосовали, кроме Стукалова, ещё три члена бюро — Тишков, Пак и председатель райисполкома Яськов.

— Я выступлю в печати с особым мнением, — сказал Трухин, — завтра же принесу материал в газету!

— Что ты, Степан Игнатьич! — воскликнул Кушнарёв. — Газета — орган райкома — выступает против решения райкома?

— Письмо в высшую инстанцию — другое дело, — сказала Клюшникова.

А Марченко же, идя с заседания, думал: "Надо сказать Стукалову, пусть разыщет этого молодого пария — корреспондента, внушит ему, что написать о гиганте. И вообще пусть возьмёт над ним шефство.."

XXXVII

Из Каменска в Крутиху пришли, закончив постройку дома и получив расчёт, Никита Шестов, Тереха Парфёнов и Егор Веретенников. Деревушку было не узнать. Скот, мелкий и крупный, согнали на общие дворы. На кармановской усадьбе, перед окнами сельсовета, сложены плуги, бороны. Стояли две сенокосилки, жатка. В каждой избе пахнет мясными щами, как на масленице. Люди с лоснящимися лицами, сыто отрыгивая, ходят из дома в дом праздно. Они словно и не собираются ничего делать. Как будто на дворе не весна близится, а стоит осень — и впереди спокойный зимний отдых.

Веретенников наслаждался покоем в своей семье. Вчера Егор и его спутники пришли из города хотя и поздно, однако Аннушка успела истопить баню. В бане мылись не только Веретенниковы всей семьёй, но сходили также и Парфёновы и Никита с женой. А сегодня все поднялись с утра чистые, в чистых рубахах и платьях. У Веретенниковых ребятишки ни на шаг не отходили от Егора. Васька сидел рядом с отцом, чем-то неуловимо на него похожий — может быть, фигурой или общим выражением. Зойка голубыми глазками смотрела на тятьку, а потом вдруг начинала приплясывать и хлопать в ладошки — радоваться.

Аннушка рассказывала, как Платона выселяли. Егор молчал. Рассказывала, как молчаливый Ефим Полозков переменился.

— Такой агитатор стал, куда с добром! И откуда что берётся? — говорила Аннушка, стараясь по лицу мужа угадать, какое действие производят на него её слова.

Егор и новость о Ефиме выслушал довольно равнодушно. Рассказала и об отчаянности Кузьмы Пряхина — всегда боявшегося своей бабы, а тут вдруг напавшего на целую толпу баб.

— Как у них там дело-то, в артели? — спросил Егор.

— Страсти господни! — всплеснула руками Аннушка. — Вчерась стаскали всех куриц, всех петухов — и всех в дом к Платону!

— В дом? — недоверчиво спросил Егор. — И петухов? Так они ж передерутся!

— Пущай живут по-новому, — засмеялась Аннушка.

Егор только покачал головой и ничего не сказал.

— Кузьма? — с сомнением переспросил он, помолчав. — А этому чего в артели? Мужик он работящий, один бы небось прожил.

— На других кричал, чтобы, значит, все вступали, записывались.

— И жена его… не того?

— Бородёнка вроде поредела.

— А Елена как живёт? — спросил Егор про сестру, избегая спрашивать про Григория.

— Ни она ко мне, ни я к ней, — ответила Аннушка. — Они не ходят, а я пойду?

— Плохо это, — сказал Егор. — Всё ж родная она нам, Елена-то.

— Родна-ая! — протянула Аннушка. — Небось на Григория молится, а тебя и не вспомнила, брата своего!

— Ну, ты брось это! — нахмурился Егор. Ему не понравились слова жены. Он решил послать за сестрой Ваську.

В это время вошёл Никита. Он весело поздоровался с хозяевами и, усевшись, заговорил:

— Родню твою сейчас встретил, Григория Романыча значит. Идёт в сельсовет. Остановил меня: "Здравствуй!" — "Здорово!" — "Когда приехали?" — "Вчера". — "Чего думаешь делать?" — это он ко мне. А я: "Не знаю, что уж ветер надует". — Никита засмеялся. — Ну, тогда Григорий Романыч обратно ко мне: "Чем, говорит, тебе, Никита, по стороне-то мотаться, айда к нам в артель". Они, видишь, — обратился Никита снова к хозяевам, — конюшню мечтают срубить, плотники, значит, им нужны. Да потом ещё, Григорий говорил, какую-то фирму будут строить — для скота ли, для кого? Я путём-то не понял. Что за фирма? Ну, всё одно! — махнул рукой Никита. — Мне это дело не подходит. Хочу махнуть куда подальше. Ты как, дядя Егор? — Никита замолчал и вопросительно посмотрел на Аннушку, а та непонимающе взглянула на мужа.

— А про меня не спрашивал?

— Кто, Григорий-то? Нет, вроде не того… Так вот, если уж идти, тогда надо сейчас, к сезону. А что же летом? Все люди уж будут на местах, а мы только притащимся..

Егор молчал, задумавшись.

Аннушка коротко вздохнула и принялась возиться у печки. В это утро она пекла калачи.

Никита вскоре ушёл.

— Ты чего, и верно куда-то уйти надумал, мужик? — спросила Аннушка, отставляя широкую деревянную лопатку, на которой она только что посадила в печку железные листы с калачами.

Егор прямо взглянул на жену.