Трудный переход

Андреев взял горсть земли, теплой и глинистой, и бросил в могилу, в которой запеленутое в плащ-палатку лежало тело Гордея Фомича.

Позднее Ишакин сказал Андрееву:

— Вот так когда-нибудь и меня кокнет, подлая.

— Типун тебе на язык.

— Но ты, старшой, тогда речей не произноси, не надо. Жизнь у меня все равно не удалась, а ты еще произведешь в герои. Но ей напиши, ты знаешь кому.

— Не беспокойся, героем я тебя не назову, а симпатии твоей напишу непременно. Если снять с тебя лишнюю шелуху, то мужик-то ты в общем и целом ничего.

— Все равно не любите вы Ишакина.

— Песня эта старая, ею ты меня не разжалобишь. Только что просил не производить тебя в герои, я с тобой согласился, а ты обиделся — опять про любовь запел.

— Ладно, старшой, я просто хотел душу отвести, все-таки жалко усача, хороший он дядька был. А ты уже возвел все в философию, ох, и любишь ты философствовать!

Батальон вывели за город, там снова начались леса. Дали отдохнуть. После бурной ночи спали крепко. В полдень прозвучала команда на построение. Думали, что опять придется догонять противника, но случилось иное.

На окраине городка стояла колонна «студебеккеров». Кто-то пошутил:

— Сапоги сносил до колен, а вот в такой карете ездить не приходилось.

В тон ему ответили:

— После войны вдоволь накатаешься, а если подашься в шофера — тем более.

— Долго, брат, ждать.

Оказалось, что машины эти прислали за батальоном Малашенко. Капитан Курнышев, вернувшись от комбата, сказал командирам взводов:

— Нашей роте выделили три машины. Я еду в головной со взводом Андреева. За нами едет взвод Черепенникова. По машинам!

В кузовах из досок сделаны специальные сиденья. Устроились хорошо, лучше некуда. Ишакин спросил Андреева:

— Куда это нас?

— Не знаю, Ишакин.

— Неужели фрицы удрапали так далеко, что приходится нагонять их на машинах?

Но колонна взяла направление не на запад, а на юг. Это еще больше озадачило бойцов. Но они знали: никто им до поры до времени не скажет, куда держит путь батальон. Поэтому вопросов не задавали, хотя догадки строили самые фантастические.

ГРАНИЦА

Командование 1-го Белорусского фронта, осуществив успешный удар по группировке противника в районе Бобруйска, по указанию Ставки приступило к подготовке наступления на левом крыле, у Ковеля. Оно сосредоточивало в этом районе мощную армию прорыва. В нее был включен и батальон подполковника Малашенко. Погрузившись на машины, батальон по рокадной дороге добрался почти до самого Ковеля и выгрузился в молодой леваде.

Андреев никогда раньше не бывал в этих краях и был очарован здешней природой. Строгая красота среднерусских и полесских мест, с темными сосновыми борами, разлапистыми елями и стройными березками, была привычной и родной до слез. Но хвойные леса остановились где-то на полпути, и здесь нежились на теплом щедром солнце только лиственные — да такие пышные, да такие богатые, что сразу и не верилось — неужели возможно такое буйство зелени? Поля здесь были просторнее, светлее, попадались голубые озера. Однажды ребята просто ахнули от изумления. С бугра открылась степь, заросшая густой травой, которая кое-где перемежалась с мелким кустарником. А недалеко от дороги поблескивало голубое зеркальце озера. Вокруг него красно — маки. И такие ярко-красные, такие чистые, что даже Ишакин, не очень большой любитель природы, присвистнул от удивления. А про Андреева и говорить нечего.

Однажды взвод остановился на привал в заброшенном хуторе. Бойцы окружили черешню. Было время ее созревания. Дерево сплошь усеялось темно-бордовыми ягодами. Во взводе собрались ребята либо из северных, либо из восточных мест, и никто раньше не видел черешни. Лишь Ишакин после Колымы отогревался в Средней Азии, но там черешня тоже не водится. Андреев вначале подумал, что это вишня. Ее на Урале много. Не зря же горы, вздымающиеся недалеко от Кыштыма, так и назывались — Вишневые. Но там вишня лесная и не поднимается выше кустарника. А тут дерево. Закинешь голову, чтоб посмотреть, — пилотка с головы падает.

— Можно попробовать, старшой? — спросил Ишакин.

— Давай.

Ишакин непостижимо ловким прыжком дотянулся до нижней ветки и пригнул ее. Ребята не зевали — мигом освободили ее от ягод. Попробовали. Ишакин взял ягоду в рот, прищурив глаза, приготовившись к любому ощущению. Скорее всего, он ожидал, что ягоды на вкус кислые. Некоторое время он катал во рту ягоду, не спеша раскусить ее. Зато Лукин был решительнее и воскликнул:

— Пища богов!

И начался штурм черешни. Андрееву пришлось умерять пыл наиболее ретивых, чтобы не ломали ветви.

В это время в небе появились немецкие самолеты. Их безошибочно определяли по надсадно звенящему стопу моторов. Даже непривычно стало — давненько такими стаями они не летали. Плыло их сейчас штук двадцать, на большой высоте, курсом на восток, видимо, на бомбежку. Невдалеке захлопали зенитки. Белые разрывы снарядов походили на распустившиеся цветы хлопчатника. Появлялись и мигом таяли. Огонь становился дружнее и плотнее. Небо покрылось этими белыми, быстро тающими цветами.