Трудный путь к Победе

Поддержку на море своим войскам оказывал 5-й флот Военно-морских сил Японии (1 лёгкий вспомогательный крейсер, 1 эсминец, 4 сторожевика, 4 малые подводные лодки типа «Ди»[13] и 20–30 катеров, вспомогательных и мобилизованных гражданских кораблей и судов).

4. Приказано: «Перейти границу»

Стратегический очерк кампании. В 17 часов по московскому времени 8 августа 1945 г. СССР официально объявил Японии войну. Послу Японии в СССР Н. Сато было заявлено, что состояние войны между двумя государствами наступает «с завтрашнего дня»[14], что он может отправить военную ноту советского правительства в Токио шифротелеграммой и что «это будет последняя телеграмма, которую японское посольство сможет послать». Ближе к полуночи, когда с Дальнего Востока пришли первые боевые сводки, И. В. Сталин пригласил в Кремль американского посла А. Гарримана и проинформировал, что советские войска перешли границу с Маньчжурией на востоке и западе, при этом сопротивление противника не очень сильное на всех фронтах. На Восточном фронте Красная Армия начала наступление в окрестностях Гродеково (Приморье), второй фронт продвигается в направлении Хайлара, а третья колонна советских войск движется через горный перевал из Чахара в окрестностях Солуншана. Кавалерийские войска продвигаются из района южнее Улан-Батора через пустыню Гоби по направлению на Мукден (Шэньян). Пока советские войска не атакуют на участке границы между Хабаровском и Благовещенском, а также на Сахалине. Это будет сделано несколько позже, а сейчас главная цель – Харбин и Чанчунь. «Судьба Японии предрешена и без атомной бомбы», – завершил свою информацию советский вождь.

Что же в этот день творилось в Москве? «Вечером 8 августа, – вспоминает британский военный корреспондент в СССР А. Верт, – Молотов принял представителей печати, чтобы передать им текст заявления советского правительства об объявлении войны Японии. Лицо у него было ещё более непроницаемое, чем всегда, и, ответив всего на несколько совершенно безобидных вопросов, он поспешил закончить эту «пресс-конференцию». Ни Молотов, ни кто-либо другой не упомянул об атомной бомбе, сброшенной на Хиросиму.

Однако весь этот день в Москве только и говорили что об атомной бомбе. Бомба была сброшена на Хиросиму 6 августа, и утром 8 августа советские газеты поместили короткую заметку (одну треть столбца, если уж быть точным), представлявшую собой выдержку из заявления Трумэна о Хиросиме. Мощность бомбы, говорилось в этом заявлении, равнялась 20 тыс. тонн тринитротолуола.

Хотя в советской печати глухо сообщалось о хиросимской бомбе, а о бомбе, сброшенной на Нагасаки, было упомянуто лишь много позже, от народных масс не укрылось значение события в Хиросиме. Это событие произвело на всех угнетающее впечатление. Люди ясно сознавали, что это был новый фактор в мировой политике силы.

Опубликованное в тот же день сообщение о том, что советское правительство объявило войну Японии, не вызвало ни малейшего энтузиазма. Мысль о новой войне после всех потерь, понесённых ещё так недавно в войне с Германией, естественно, никого не могла радовать. Конечно, было давно известно, что крупные военные силы перебрасываются на Дальний Восток, и объявление войны не являлось полной неожиданностью…

Чувство возмущения теми, кто сбросил атомную бомбу, было таким сильным, что всякая враждебность по отношению к Японии совершенно пропала. Я прекрасно помню вечер 8 августа. Японцы, которых много жило в гостинице «Метрополь» в Москве, были охвачены лихорадочной деятельностью. Они упаковывали свои чемоданы, чтобы до полуночи доставить их в японское посольство. Японцы были угрюмы, но держались с достоинством. Персонал гостиницы внимательно им помогал. Не проявляли злорадства и другие. Незадолго до полуночи, когда они грузили на машины последние чемоданы, вокруг собралась толпа, но никто не высказывал враждебности.

На следующий день газеты лишь изложили ноту об объявлении войны Японии и напомнили о всём том зле, которое Япония причинила России и Советскому Союзу в прошлом… В последующие несколько дней печать сообщила о массовых митингах на многих предприятиях, где единодушно одобрялось объявление войны «японским милитаристам и империалистам».

Начальник американской военной миссии в Москве генерал-майор Дж. Р. Дин в 1946 г. писал нечто подобное: «Я был удивлён, с какой апатией русский народ встретил сообщение о вступлении России в войну с Японией. Ещё поразительнее было его безразличие, когда едва ли не через неделю было объявлено об окончании войны[15]. Война с Германией охватила непосредственно массу населения… В противоположность этому, только немногие русские, которые проживали на маньчжурской границе, вообще имели связи с японцами. Советская пресса в течение четырёх лет войны, когда необходимо было поддерживать сохранение нейтралитета, едва освещала японскую тему. И это явилось причиной, почему в последние несколько недель пропагандистская машина партии не делала особых усилий в этом направлении».