— Страну поразила засуха, — говорит Брешна. — В некоторых местах голод привел к массовой смертности. Простые люди бедствуют, голодают, а вот они, — он показал на ростовщика на полотне, — наживаются на страданиях народа и живут в свое удовольствие. Так долго продолжаться не может. В народе растет недовольство.
В небольшом зале, где хозяин обычно принимает гостей, нас ждет душистый зеленый чай. Разливая его, Брешна рассказывает о поездке в Западную Европу в прошлом году:
— В Ницце меня пригласили на выставку работ художников, увлекающихся всякого рода «измами». Я не противник свободы творчества. Но то, что я там увидел, возмутительно. Бездарная мазня! Есть и такое: на деревянном кресте прибита картонная фигура Иисуса Христа с приклеенными рыжими волосами и бородой. Спрашиваю автора этого шедевра, средних лет англичанина, что это такое. В ответ слышу: «Сэр, не всем дано понять, что я хотел здесь передать». И смотрит он на меня с сожалением.
Чудовищно выглядела выставка художников в западно-германском городе Кассель. Представьте себе большой зал, стены, пол и потолок которого выкрашены в черный цвет. Входит очередная группа посетителей, и на экране, повешенном на одной из стен, вспыхивает изображение человека, сидящего в кресле. Руки и ноги перетянуты ремнями. К голове подведены электрические провода. Включается ток, и человек на экране начинает дергаться, лицо искажено болью, он душераздирающе кричит. Признаюсь, мне стало не по себе, захотелось подышать свежим воздухом.
В другом зале на холсте крупным планом отпечатки босых ног человека и обезьяньих лап. Рядом раскрашенный всеми цветами радуги натуральный унитаз, на котором восседает маке г человека с ослиной мордой. Временами свет в зале гаснет, прожекторы высвечивают картину и макеты. Все это сопровождается звериными рыками и истошными человеческими воплями.
Должен сказать, я не против поисков новых форм в живописи, я за разнообразие творческой манеры. Попытки перейти границы между различными видами искусства, совместить рисунок, проекцию, световые эффекты сами по себе интересны. Но то, что демонстрировалось на этой выставке, — дико и примитивно во всех отношениях. Убожество и нарочитое уродство, пещерное понимание искусства, даже если оно и преподносится под видом «искусства как средства информации». Это профанация искусства. Честно скажу, я расстроился. Не признаю такого рода выкрутасов. Для меня живопись — это Рембрандт, Боттичелли, это Серов, Репин, Лактионов, Дейнека. Подлинные шедевры надо смотреть в Лувре, Эрмитаже, Третьяковской галерее, Русском музее…
Речь заходит о планах художника. Брешна оживляется:
— Хочу побывать на химическом комбинате под Мазари-Шарифом, сооруженном при содействии Советского Союза. Задумал создать серию портретов людей, руками которых построено предприятие. Там работает один интересный русский человек — Аркадий Рагозин, главный специалист. Под его руководством готовились квалифицированные кадры из афганцев. Видели бы вы, с каким уважением и любовью относятся к нему на предприятии.
Несколько часов провел я в доме афганского живописца. Он с неподдельной радостью и гордостью говорил, что осенью Общество советско-афганских культурных связей намерено устроить в Москве выставку его картин. «Это для меня большая честь, — подчеркивал художник. — Поверьте, я говорю искренне». Забегая вперед, скажу, что выставка картин Брешны состоялась. Она заслужила высокую оценку зрителей, нашей печати и критики.
У него были большие планы. Смерть застала его за работой над очередным полотном. Скончался он на 68-м году жизни. Официальная даудовская печать сообщила о смерти Брешны в небольшой заметке. Дауд, портрет которого тоже отказался написать этот выдающийся художник, мстил замалчиванием его памяти.
…Многие из родных думали, что Аслан Хайдарзад выберет карьеру чиновника. Учился он в аристократическом лицее Хабибия, выпускники которого, по установившейся традиции, поступали на государственную или военную службу.
Иначе будущее своего сына представляла мать, женщина образованная, передовых взглядов. Она видела, что карьера чиновника мало интересует сына. С детских лет Аслан увлекался рисованием и резьбой по металлу. Мать поддерживала это увлечение, которому он отдавал все свободное время. Потом его страстью стала скульптура. И это уже было серьезно. Но в те годы в Афганистане не было ни одного профессионального скульптора, и искусство ваяния ему пришлось постигать самостоятельно, по книгам и альбомам, которые дарила ему мать.
Однажды, на последнем курсе лицея, Аслан привез огромную глыбу мрамора. Во дворе был сооружен навес — своеобразная студия. Почти полгода каждый день до глубокой ночи оттуда доносились постукивание молоточка, скрежет инструмента, обрабатывающего камень.
Наконец Аслан пригласил родных и друзей по лицею. На небольшом деревянном помосте стояла метровой высоты фигура молодой девушки. Одной рукой она срывала паранджу. Красивое лицо, обращенное к солнцу, светилось горделивой улыбкой.
— Да это же наша Назима! — воскликнула мать.