Трудный ребенок

Филипп положил клинок на пыльный пол, отставил дряхлую тумбочку, загораживающую проход. Достал из кармана кусок мела и принялся рисовать ритуальный круг. Мгновенно вспомнился июньский лес, затянутое облаками небо и проглядывающая сквозь них полная луна. Я тогда была наивной и глупой. Не совершаю ли глупость теперь?

Достав из-под полы одежды темный пузырек, он протянул его мне:

– Выпей-ка!

– Что это? – насторожилась я.

– Ниаро. Отделит твой кен от кена Чернокнижника. Ты же не хочешь умереть от истощения?

Пузырек неприятно холодил кожу и усиливал роящиеся в душе сомнения.

– Я сделаю небольшие надрезы на наших ладонях и возьму немного кена через кровь, – пояснил Филипп.

Я покачала головой.

– Нет, – сказала твердо.

– Не понял?

– Нет, – повторила я. – Сначала ты сделаешь надрезы для другого.

Я не умела проводить ритуалы. Совсем. Но дважды уже клялась глубинным кеном и ничего сложного в этой клятве не видела. Смешиваешь кровь, задаешь вопрос, человек говорит «клянусь» и дело сделано. Почему-то сейчас уверенности в этом не было. Но я невозмутимо взглянула на Филиппа — прямо в глаза. И поняла — я на правильном пути.

– Ты не доверяешь мне? – обиженно спросил он. – Мы же атли, не имеем права причинять друг другу вред.

– Поклянись, что не используешь то, что возьмешь у меня, против Влада. И никогда больше не вызовешь его на поединок. Больше того, я хочу, чтобы ты навсегда забыл о претензиях на пост вождя.

– Это все? – сдавленно спросил Филипп.

– Этого будет достаточно.

Он безэмоционально полоснул себя по ладони и, глядя мне в глаза, произнес:

– Призываю свой глубинный кен в свидетели — я никогда не посягну на пост вождя атли и не использую кен колдуна, чтобы свергнуть Влада Вермунда. Клянусь.

Темная бровь слегка приподнялась, и я осторожно протянула руку.

В этот раз было больно, словно Филипп хотел, чтобы я почувствовала. Словно затаил на меня обиду и пытался ее выплеснуть. Плевать! Не для этого мы здесь.

Наша кровь смешалась, и мне в вены проник приторно-сладкий, медовый кен. Не знаю, что Рита нашла в нем, у меня даже на молекулярном уровне жила отвергала Филиппа. А может, все дело в плохих ассоциациях.

Ниаро противно горчило и оставило на горле маслянистый след. Голова тут же закружилась, жила напряглась и заныла, заставляя поморщиться от боли. Несколько секунд ничего не происходило, а затем я почувствовала, как темная, вязкая субстанция потекла по венам, которые тут же вздулись. Из живота в грудь поднялся жар, обжигая легкие и пищевод. Ладони горели. Нет, это не было похоже на момент перед ударом — никогда прежде мне не было так больно исторгать кен.

Следующий надрез я уже не почувствовала — почти ушла в забытье. Лишь горячее дыхание в районе уха и хриплый шепот:

– Потерпи немного, девочка. Потерпи и... прости...

Я дернулась в сторону и провалилась.

Озеро в хельзе покрыто коркой льда. Застыло рябью, припорошилось желтой листвой и спит. Ивы на берегу склонили голые ветви к замерзшей воде.

Воздух стылый и пахнет зимой. Моя кожа покрыта мурашками, тонкий шифон совсем не защищает от ветра.

Я одна. Ни рыжая девушка, ни незнакомец не пришли, и от этого страшно одиноко. Поворачиваю голову. Позади — там, где в хельзе находится лучезарный дворец Вестара — куда достает взгляд, раскинулась молчаливая пустыня. Замерла песочными дюнами и притаилась.

Вокруг ни звука. Даже шелест песка потонул в звенящей, опустошающей тишине.

– Глупая пророчица, – раздается совсем неподалеку голос Тана. Слова режут воздух, как горячий нож – масло. – Зачем отдала мой подарок?

Поворачиваю голову — черные глаза светятся участием и сожалением. И сам он ничуть не изменился, даже одежда та, что на поединке.

Я открываю рот, чтобы ответить, но тут же захлебываюсь темнотой. Она выходит изо рта черной дымкой, обволакивает, сковывает движения. Я пытаюсь отступить, отогнать ее руками, но не могу пошевелиться. Ловлю губами воздух, но вдыхаю ту же темноту. Покачнувшись, падаю на песок, а тьма сгущается, становится непроглядной, и вот уж совсем не видно ни Чернокнижника, ни качнувшихся ветвей уснувших ив...

Резкий свет бил в глаза, слепил и причинял боль. Хотелось снова погрузиться в спасительную, спокойную темноту и спать. Не просыпаться. Во сне не нужно переживать, во сне нет боли и разочарований. Можно встретиться с теми, кто давно погиб или даже не существует.

Из сна меня настойчиво вырывали. Трясли за плечо, хлестали по щекам, будоражили скрипящим, противным голосом. Слов я не различала, но понимала по тону — приятного мне не говорят. Так зачем просыпаться?

Но у голоса, казалось, были другие планы. Меня еще раз тряхнули, и я различила слова:

– Полина, ты слышишь меня?

В ответ я смогла лишь промычать.

– Что ты сделала?

– Спать хочу, – упрямо ответила я и попыталась отрубиться. Не вышло.

– Что ты сделала? – настойчиво повторил тот же голос. Узнавание пришло постепенно, вместе с тревогой.

Огромным усилием я заставила себя разлепить веки, и первое, что увидела, было обеспокоенное лицо Риты. Она сидела рядом со мной, на пыльном полу, а неподалеку подсыхала пролитая во время ритуала кровь.