У Кости плечи поднялись торчком и в таком неестественном положении словно окаменели. Женя постучала в его спину согнутым указательным пальцем; он не обернулся; тогда она ткнула сильнее.
— Ну, чего тебе? — Он чуть-чуть повернул к ней лицо.
— Что это?
— Анаграмма. Зашифрованное сообщение.
— Хорошо. Но как же я его расшифрую? — Женя наморщила лоб. — Буду теперь мучиться.
Все словно ждали сигнала, чтобы подняться и разойтись. Люда окончила чтение, закрыла тетрадочку и вопросительно посмотрела на председателя. Он вежливо улыбнулся ей и, обращаясь ко всем, строго спросил:
— Вопросы есть?
— У меня маленький вопросик, — поднялся со своего места Черникин. — Какого, извини, лешего ты четверть часа морочила нам головы? — Он говорил совершенно нормальным голосом.
— Я пользовалась рекомендательной литературой, — запинаясь, ответила Люда.
— Головой своей, к сожалению, ты не воспользовалась, — убежденно заметил Черникин. — А зря!
— Вопрос не по существу, — строго одернул его председательствующий Пономарев.
— Пожалуйста. Есть и, по существу. В каком возрасте можно познать счастье?
— Как — в каком возрасте? — удивилась Люда.
— Не валяй дурака, Черникин, — попросил Володя.
— Если хочешь знать — с самого детства, — нерешительно высказала Люда собственную оригинальную мысль и опустила глаза.
— Есть еще вопросы?
Вопросов не было.
— Есть желающие выступить? Кто был назначен оппонентом? Ты, Черникин? А ну, иди, голубчик, сюда…
— Я не моху выступать, у меня хорло болит, — неожиданно снова захрипел Черникин. — К тому же в принципе я согласен с докладчицей. Она все правильно обрисовала. — Он оглядывался в поисках сочувствия. — Пусть девчонки начинают. Они всегда хотят быть первыми.
— Да это же форменное безобразие! — запальчиво выкрикнула Наташа Семенцова.
То, что накипело у нее, разом вдруг прорвалось в этом возгласе. Костя и Роман переглянулись.
— Это почему же? — удивился Черникин, не ожидавший, впрочем, как и другие, такой бурной реакции на свою реплику.
Наташа быстрым, решительным шагом вышла к столу председателя. Оперлась о спинку стула рукой.
— Вот уж кто любит поспорить, — кивнул Роман. — Ей и неважно о чем. Ты еще и рта не открыл, а уж она твердит: «Я не согласна». А с чем, сама не знает.
Роман все никак не мог простить Семенцовой ту самую «одну девочку», да и дружбу Жени.
По правде говоря, Наташа заподозрила в Черникине автора заметки об эмансипации. Уж его-то она чаще других ругала за непочтительное отношение к девочкам.
— На днях я подошла к мальчишкам, вижу, спорят, аж чубами трясут. Думаю, о чем они так? Представьте, доказывают, что в силу ряда причин девушки в целом развиты хуже ребят. Разумеется, в умственном отношении. Ребята-де интересуются подводными киносъемками, электроникой, кибернетикой, а девчонки, мол, одними модами. Да это же несусветная чушь, типичные обывательские разговоры… Анти… анти… — Наташа едва не выпалила «антисоветская», да вовремя спохватилась и теперь заикалась, подыскивая нужное слово. — Антигуманная идея. Вот что это такое.
— Подслушала, так помалкивала бы, — укоризненно покачал головой Чугунов.
— А недавно на выставке, — продолжала Наташа изливать свои обиды, — спрашиваю у Гастева: «Что тебе больше всего понравилось?» — «Мумия», — отвечает. Разве не издевательство?
У Романа только чуть-чуть приподнялась левая бровь.
— И вот последний факт. Заметка, подписанная «Рыбий глаз». Спрашивается, на чью мельницу она льет воду?
— Конечно, на мельницу врага, — поддакнул неутомимый Черникин. — А враг, как известно, не дремлет…
— Тебя не спрашивают, — отрезала Наташа. — Так что сиди и помалкивай. Тоже умник выискался…
Роман раскрыл тетрадку и стал рисовать чертиков, прислушиваясь к тому, что говорит выступающая.
— Мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо, — запальчиво продолжала Наташа. — Перестань кривляться, Черникин. У тебя одно на уме. Не трудно догадаться.
— До чего ты догадливая! — в восторге кричит Черникин. — Конечно, одно! Уроки…
Наконец Наташа выговорилась и направилась к своему месту. Женя подалась вперед и помахивала ладонью вытянутой руки, привлекая внимание председателя.
— Мне бы хотелось сказать несколько слов о правде и честности, — начала она негромко, словно разговаривая с кем-то. — Потому что без честности не может быть настоящего человека, как без воздуха не может быть жизни. Помните, Горький сказал о Ленине: «Прост, как правда». Ленин был и велик, как правда.
А мы? Умеем ли мы быть правдивыми, не размениваться на мелкую ежедневную ложь? Умеем ли мы бороться с подлостью, какую бы форму она ни принимала? Быть в каждой мелочи честным? Не списывать, учить уроки, выполнять обыкновенные поручения, помогать дома, верить людям…