У Кости плечи поднялись торчком и в таком неестественном положении словно окаменели. Женя постучала в его спину согнутым указательным пальцем; он не обернулся; тогда она ткнула сильнее.
– Ну, чего тебе? – Он чуть-чуть повернул к ней лицо.
– Что это?
– Анаграмма. Зашифрованное сообщение.
– Хорошо. Но как же я его расшифрую? – Женя наморщила лоб. – Буду теперь мучиться.
Все словно ждали сигнала, чтобы подняться и разойтись. Люда окончила чтение, закрыла тетрадочку и вопросительно посмотрела на председателя. Он вежливо улыбнулся ей и, обращаясь ко всем, строго спросил:
– Вопросы есть?
– У меня маленький вопросик, – поднялся со своего места Черникин. – Какого, извини, лешего ты четверть часа морочила нам головы? – Он говорил совершенно нормальным голосом.
– Я пользовалась рекомендательной литературой, – запинаясь, ответила Люда.
– Головой своей, к сожалению, ты не воспользовалась, – убежденно заметил Черникин. – А зря!
– Вопрос не по существу, – строго одернул его председательствующий Пономарев.
– Пожалуйста. Есть и, по существу. В каком возрасте можно познать счастье?
– Как – в каком возрасте? – удивилась Люда.
– Не валяй дурака, Черникин, – попросил Володя.
– Если хочешь знать – с самого детства, – нерешительно высказала Люда собственную оригинальную мысль и опустила глаза.
– Есть еще вопросы?
Вопросов не было.
– Есть желающие выступить? Кто был назначен оппонентом? Ты, Черникин? А ну, иди, голубчик, сюда…
– Я не моху выступать, у меня хорло болит, – неожиданно снова захрипел Черникин. – К тому же в принципе я согласен с докладчицей. Она все правильно обрисовала. – Он оглядывался в поисках сочувствия. – Пусть девчонки начинают. Они всегда хотят быть первыми.
– Да это же форменное безобразие! – запальчиво выкрикнула Наташа Семенцова.
То, что накипело у нее, разом вдруг прорвалось в этом возгласе. Костя и Роман переглянулись.
– Это почему же? – удивился Черникин, не ожидавший, впрочем, как и другие, такой бурной реакции на свою реплику.
Наташа быстрым, решительным шагом вышла к столу председателя. Оперлась о спинку стула рукой.
– Вот уж кто любит поспорить, – кивнул Роман. – Ей и неважно о чем. Ты еще и рта не открыл, а уж она твердит: «Я не согласна». А с чем, сама не знает.
Роман все никак не мог простить Семенцовой ту самую «одну девочку», да и дружбу Жени.
По правде говоря, Наташа заподозрила в Черникине автора заметки об эмансипации. Уж его-то она чаще других ругала за непочтительное отношение к девочкам.
– На днях я подошла к мальчишкам, вижу, спорят, аж чубами трясут. Думаю, о чем они так? Представьте, доказывают, что в силу ряда причин девушки в целом развиты хуже ребят. Разумеется, в умственном отношении. Ребята- де интересуются подводными киносъемками, электроникой, кибернетикой, а девчонки, мол, одними модами. Да это же несусветная чушь, типичные обывательские разговоры… Анти… анти… – Наташа едва не выпалила «антисоветская», да вовремя спохватилась и теперь заикалась, подыскивая нужное слово. – Антигуманная идея. Вот что это такое.
– Подслушала, так помалкивала бы, – укоризненно покачал головой Чугунов.
– А недавно на выставке, – продолжала Наташа изливать свои обиды, – спрашиваю у Гастева: «Что тебе больше всего понравилось?» – «Мумия», – отвечает. Разве не издевательство?
У Романа только чуть-чуть приподнялась левая бровь.
– И вот последний факт. Заметка, подписанная «Рыбий глаз». Спрашивается, на чью мельницу она льет воду?
– Конечно, на мельницу врага, – поддакнул неутомимый Черникин. – А враг, как известно, не дремлет…
– Тебя не спрашивают, – отрезала Наташа. – Так что сиди и помалкивай. Тоже умник выискался…
Роман раскрыл тетрадку и стал рисовать чертиков, прислушиваясь к тому, что говорит выступающая.
– Мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо, – запальчиво продолжала Наташа. – Перестань кривляться, Черникин. У тебя одно на уме. Не трудно догадаться.
– До чего ты догадливая! – в восторге кричит Черникин. – Конечно, одно! Уроки…
Наконец Наташа выговорилась и направилась к своему месту. Женя подалась вперед и помахивала ладонью вытянутой руки, привлекая внимание председателя.
– Мне бы хотелось сказать несколько слов о правде и честности, – начала она негромко, словно разговаривая с кем-то. – Потому что без честности не может быть настоящего человека, как без воздуха не может быть жизни. Помните, Горький сказал о Ленине: «Прост, как правда». Ленин был и велик, как правда.
А мы? Умеем ли мы быть правдивыми, не размениваться на мелкую ежедневную ложь? Умеем ли мы бороться с подлостью, какую бы форму она ни принимала? Быть в каждой мелочи честным? Не списывать, учить уроки, выполнять обыкновенные поручения, помогать дома, верить людям…