Трудный Роман

Иван Савельевич прошелся небольшими шажками вдоль доски, почти не отрывая подошв от пола, и велел Черникину вывесить для всеобщего обозрения карту лунной поверхности. Потом вдруг обернулся к классу, закинул назад голову:

– А в чем, собственно, дело, милостивые государи и сударыни? Чем объяснить эту гробовую тишину, столь непривычную для моего уха?

В ответ ему был типичный предгрозовой штиль.

– Ну, ну, опять что-нибудь натворили? – догадался Иван Савельевич. – И боитесь признаться…

И тут только быстрый взгляд его, обегая стены, наткнулся на разбитый стенд. Иван Савельевич выпучил глаза и некоторое время безмолвствовал, с трудом осмысливая увиденное. Но факт был налицо во всей своей бесстыжей бесспорности.

– Ну-с, сударики, – наконец молвил Иван Савельевич, собравшись с мыслями, – кто и зачем отколол этот непостижимый номер?

Все молчали. Молчал и Роман. Лицо его пошло розовыми пятнами. Он не мог сообразить, как быть.

– Признавайтесь, пока не поздно. – Иван Савельевич колюче смотрел на учеников, и густые, тронутые сединой брови его устрашающе шевелились над круглыми глазками.

Молчание затянулось. Оно становилось просто тягостным, невыносимым.

– Это я разбил, – с вызовом сказал Роман, решительно поднимаясь из-за парты и выпрямляясь в ожидании.

– Вы? – Иван Савельевич пошевелил губами. Достал снова свой знаменитый носовой платок, развернул его, но не накинул на лицо и голову, а тут же аккуратно убрал платок в боковой внутренний карман пиджака.

Роман с трудом удерживал дрожь. Губы его были плотно сжаты, руками он крепко ухватился за край стола, наклонившись вперед. В такой позе и застыл, ожидая. Хуже всего, конечно, если его сейчас подвергнут публично моральной, так сказать, экзекуции. Тут и сказать нечего в свое оправдание.

– Как же это вы сумели? – вежливо и даже грустно спросил Савельич, вперяя в него взгляд круглых, ничего сейчас, кроме разочарования, не выражающих глаз. – Просто в голове не укладывается.

«Это финт, – подумал Роман, – сейчас последует удар».

– Очень просто. Разбил, и все, – ледяным, отрывистым голосом ответил он и еще больше подался вперед. – Подошел и ударил.

– Не хотите объяснить. Ну что ж, в таком случае предлагаю вам покинуть аудиторию… – Учитель смотрел на него все тем же внимательным, разочарованным и даже обиженным взглядом.

Роман тронулся было с места, но тут случилось нечто непредвиденное. Класс пришел в движение, раздался какой-то легкий неопределенный шум, пока сквозь него не прорвались отчетливые возгласы:

– Иван Савельевич, простите его. Он нечаянно. Мы все видели. Простите, он больше не будет.

Среди других голосов выделялись голоса Синицыной и Черникина. Все знали, что Иван Савельевич особенно благоволит к ним. Но учитель молчал. Слишком велико было его огорчение, чтобы он так вот, мгновенно, «отошел», сменил гнев на милость. И то ему стоило огромной выдержки не закричать, не затопать ногами на этого дерзкого мальчишку.

И тогда вдруг из-за своих мест поднялся весь класс.

– Это будет несправедливо, Иван Савельевич, – среди общей тишины со спокойным сожалением сказала Женя Синицына, -если вы накажете Гастева. Все видели, что он нечаянно.

Учитель неестественно прямо стоял еще целую минуту. И так же молча стояли за своими партами все тридцать два ученика.

– Разрешаю вам сесть, – наконец сказал Иван Савельевич.

Но никто по-прежнему не двинулся.

– Вы слышите? – спросил он. – Повторяю. Я разрешаю вам сесть.

Все продолжали стоять.

– Ах вон оно что… – как-то по-своему бесхитростно усмехнулся Иван Савельевич. – Мне все ясно. Значит, солидарность. Что ж. Это похвально. В третий раз разрешаю вам садиться и этому молодому человеку тоже. Как видите, я терпимо отношусь к хамству.

Тогда все шумно, со вздохом облегчения уселись на свои места, и урок продолжался своим чередом.

– Молодцы! Это мне нравится, – спустя некоторое время сказал ни с того ни с сего Иван Савельевич. – У нас в партизанском отряде тоже так было. Умри, но товарища не выдай. А если надо, и жизнь за него отдай. Сами понимаете, идешь на задание – иногда на верную смерть. Подрывнику некогда оглядываться по сторонам, его прикрывают другие. Выполняешь свое дело, знаешь – тебя не подведут. Ставишь мину, прикрепляешь к запалу шнур.

Одно неверное движение – мины-то у нас были самодельные – тут же взлетишь в воздух. Потом быстро отходишь. Порядок. Эшелон летит в воздух… Это к слову пришлось. Продолжим урок…

На перемене Роман подошел к Жене.

– Спасибо, – и посмотрел на нее долгим-долгим, испытывающим взглядом.

– Пожалуйста.

Она, как всегда, безмятежно, даже счастливо улыбалась. Что она, смеется над ним, что ли?

– Один за всех, а все за одного, – добавила она с нотками вызова.

Роман неопределенно покачал головой:

– Хотел бы я, чтобы всегда было так…

Он пошел прочь таким же решительным, твердым, неломающимся шагом…