Трудный Роман

И Черникин, размахивая шпагой, как палкой или даже приличным дрыном, бросился вперед. Блеснули клинки. Зазвенел металл. Через минуту шпага вылетела из рук Черникина, выбитая ударом Романа. Он приставил к груди обескураженного «врага» острие и без улыбки сказал:

— Считай, что ты умер еще раз. По-настоящему. Но я дарю тебе жизнь. Пользуйся. Только с умом.

— Большое спасибо, — пролепетал Юра и, взявшись пальчиками за края брюк, сделал книксен.

Чугунов неодобрительно взирал на приятеля, не оправдавшего его надежды. Женя и Марианна улыбались.

Когда все прошли на сцену и приготовились к репетиции, Марианна вдруг предложила Роману роль Ромео.

До сих пор ни единым взглядом или словом она не показала, что помнит его злую шутку. Но сам-то Роман все время держал ее на уме и потому был настороже. А тут на тебе — центральная роль.

— Для этой роли у меня нет данных, — стал он отказываться.

— Ну почему же нет? — возразила Марианна. — Здесь нет профессионалов. Давай попробуем.

— У него только внешние данные, Марианна, — ехидно заметил Черникин: надо же хоть как-то отыграться за поражение. — Других нет, поэтому и отказывается.

Роман переступил на месте и нетерпеливо подернул плечами, как при ознобе.

Лицо Жени ничего не выражало. Она просто смотрела на него, и все. Ни слова, ни звука, ни намека, что и она хочет, чтобы он стал Ромео. Но ведь она Джульетта, и ее просьба имеет, пожалуй, кое-какое значение. Но в глазах ее ничего — никакого выражения… Одно ожидание.

— Нет, — твердо сказал Роман и сжал челюсти. — И не будем больше об этом. Я не Ромео. Я Роман. Чужую роль играть не буду. — Он усмехнулся кончиками губ, кивнул на Чугунова. — Очевидно, один из претендентов? Ему уступаю даже без боя.

— Можно, я буду Ромео? — вылез вперед Черникин. — А чем мои данные хуже?

Он снова сумел вызвать у всех улыбку. После непродолжительного обмена мнениями роль Ромео была отдана отсутствующему Косте. Черникин стал Тибальдом, а Роман — артистом вспомогательного состава, или, так сказать, запасным игроком.

Когда репетиция окончилась, Роман первым оделся и ушел.

Он окликнул Женю, когда она свернула в свой переулок, шумно попрощавшись с остальными на углу у булочной.

— А-а-а, это ты, Ромка, — нисколько не удивилась она и даже махнула варежкой. — Ты когда перестанешь форсить? Уши отморозишь.

— Не отморожу, — сказал Роман. — Послушай-ка, пойдем ко мне. Посидим, поболтаем…

— К тебе не хочу, — на ходу повернула к нему лицо Женя. И снова оно ничего не выражало.

— Почему? — удивился и обиделся Роман. — Именно ко мне не хочешь?

— Угу. К тебе. У тебя окон нет. Мне как-то не по себе становится. — Она засмеялась резковатым смехом и помотала головой. — Не пойду. Не уговаривай. Нет настроения.

— Тогда пойдем в кафе…

— Пойдем в булочную, а? — предложила она. — Станем в уголок. Возьмем по стаканчику горячего кофе. Согреемся и поболтаем.

— Ну, пойдем, — согласился Роман.

В булочной народу не было. Густо, аппетитно пахло только что завезенным горячим хлебом вечерней выпечки. И вообще хлебом пахнет лучше всего на свете.

Пожилая уборщица подметала разбросанные по полу влажные опилки.

Они стояли в самом уголке за круглым мраморным столиком у горячей батареи, осторожно держали горячие стаканы с кофе, отпивали по маленькому глотку и молча смотрели друг на друга. Изо рта Жени вырывался легкий парок, щеки раскраснелись, глаза блестели. На висках — золотые колечки волос, выбившиеся из-под шапочки.

— У меня нос, наверное, красный? — спросила она. — Ну, говори же. Чего молчишь?

Роман молчал.

Сыплется тонкими струйками золотистый песок между пальцев. Прыгают быстрыми, неуловимыми зайчиками секунды, сыплется золотистым песком время, и все мимо, мимо, мимо…

— У тебя нос голубой, — сказал Роман. — Как лазурь. Как аквамарин.

— Да что ты говоришь? — испугалась Женя и засмеялась. — Не может быть. Ты шутишь.