Трудный Роман

— Ах, скажите пожалуйста! Если все такие, то почему я должен быть лучше? — запальчиво возразил Роман, наклоняясь к Жене. — Почему?

— Вот и будь таким, как все. Подметай пол, ходи на воскресники, участвуй в диспутах. И нечего строить из себя…

— Ха-ха-ха! — с наигранной бравадой и молодечеством засмеялся Роман, хотя бодрился лишь для виду. — Это я-то строю?

— Ну, скажи, зачем тебе комсомол? — Женя пытливо вглядывалась в растерянное лицо Романа. — Ты же ни во что не веришь. Всех чуждаешься. Ради карьеры? Эх, Гастев, я-то вначале думала, ты совсем другой…

— Женя, — примирительно заговорил Роман, — ведь ты не следователь, а я не мошенник. Я полагаю, что никому ничего не должен. В том числе и комсомолу. Моя установка…

— Брось болтать. Твоя установка — обыкновенный эгоизм. Если б ты только знал, — она вздохнула, — как ты обкрадываешь себя! Как все обесценивается, когда все поза, когда все ради себя.

— Ты предъявляешь мне непомерные требования. — Роман повысил голос. — Да, я не святой. И никогда им не буду. Благородство — маска. Снимите ее — что под ней? Случилось самое страшное. Мещане надели доспехи рыцарей. Мещане проповедуют с амвонов, прикрывают каждый свой шаг лицемерием. Ты прекрасно знаешь — Мымра не одинока. А я не хочу быть человеком из толпы, который готов поверить любому болтуну. Я хочу обо всем иметь собственное мнение. А это-то вам больше всего не нравится.

— Ну чего ты кричишь? — со спокойным сожалением спросила Женя, протянув в его сторону руку. — Мне не нравится, кстати, что ты, как и Мымра, всегда всем недоволен. Вы оба только критикуете, но ничего не хотите делать. Хорошенькая позиция. И весьма удобная.

— Ну знаешь ли! — Он понял, что бессилен в чем-либо убедить ее. — Я и Мымра… Это запрещенный прием. Неужели тебе больше нечего сказать?

Женя покачала головой.

— Ну что ж, — через силу улыбнулся Роман. — Честь зовет и меня исполнить свой долг. Хотя, казалось бы, зачем. Финита ля комедия. Мы так ни до чего и не договорились.

— А нам не о чем договариваться. Кстати, учти: многие в классе будут против твоего приема в комсомол.

— Они не верят мне. А ты?

Она задумалась, отвернула лицо.

— Мне все ясно. Не утруждай себя. Я не буду брать у тебя рекомендацию. Плевать мне на ваши рекомендации! — выкрикнул он, начиная удаляться от Жени.

В этот момент и подкатил Костя и растянулся у самых ног Жени.

— Костя, — тихонько позвала Женя. (И от необычной интонации ее голоса он встрепенулся и насторожился.) — Что я тебе скажу… — задумчиво протянула она. — Обещай, что это останется между нами.

Костя кивнул.

— Мы рассорились с Романом, — с трудом выговорила она.

Костя стал поправлять лыжи, чтобы не видеть неожиданно жалкого выражения обиды на лице Жени, которая враз размягчила его, начисто смазала и волю, и решимость и все, что всегда светилось в нем беззаботной веселостью.

— Пойдем, Костя, — вздохнув, предложила Женя спустя некоторое время, — Его ждать не будем. Он в этом не нуждается.

Поднимаясь наверх, Роман оцарапал о ветку щеку — шел не пригибаясь. Болезненно поморщился, приложил к царапине платок. На белой материи проступила рубиновая полоска. Потом вторая, бледнее. Третья уже была едва заметна. Сунул платок в карман. Впрочем, теперь уже царапина не имела ни малейшего значения.

Ни о чем не думалось. К собственному удивлению, на душе было покойно. Вернее, тихо и пустынно. Ему показалось, что где-то в глубине сознания он уже давно был готов к тому, что случилось. Теперь предстояло еще раз все хорошенько обдумать. Без помех и, как это говорится, без отягощающих обстоятельств.

На вершине было ветрено. Роман без особого интереса посмотрел вниз и отметил как само собой разумеющееся, что Жени и Кости нет. Хотел было начать спуск, да решил, что теперь это уже ни к чему. Некоторое время он стоял, не двигаясь, на краю спуска, потом связал лыжи, положил их на плечо и пошел в сторону станции. Путь лежал мимо избы, где ночевал класс.

Он ощутил, как необъяснимое сожаление поднимается в нем, как горечь обиды жжет грудь, затрудняя дыхание.

У избы коротышка Наташа в спортивном костюме гордо и близоруко щурилась на него. Он прошел мимо, не замедляя шага, даже не глянув в ее сторону.

— Рома, ты куда? — воскликнула она удивленно. — Рома!..

Но он не обернулся. Недалеко от станции он остановился, вздохнул, несколько раз коротко глотнул ртом воздух и вдруг с силой отбросил лыжи вместе с палками к какому-то забору и побежал к перрону, к которому подходила электричка.

Он стоял в тамбуре, прислонясь лбом к влажному холодному стеклу. Со стороны казалось, что он внимательно смотрит в окно, а он никуда не смотрел и ничего не видел. Потому что глаза его застилали слезы, которые он изо всех сил пытался удержать…

Конец