Трудный Роман

Эй, сосны, посторонитесь! Колени согнуты, зрение напряжено до предела, корпус подался вперед, как у пловца, приготовившегося прыгнуть в воду. Бугор, поворот, дерево. Вперед — стремительно и неудержимо. А скорость все возрастает. Будто за спиной выросли крылья. Последние десятки метров. Крутизна окончилась. Началась поляна.

Костя развернулся полукругом, подъехал к Жене и только тут упал перед ней. Просто ноги подкосились. Он поднялся — лицо сплошь залеплено снегом. Женя поспешно стала снимать варежкой снег.

— А где Роман? — прозрев, спросил Костя.

Она указала в сторону холма. Роман шел по пути, который он сам начал с четверть часа назад.

Лицо ее было сейчас каким-то поблекшим, растерянным, усталым. Женя все еще была во власти разговора, который завязался у них с Романом, едва Костя оставил их вдвоем.

Роман старался не выдавать своего волнения, хотя, только заговорил, оно подступило к самому горлу и мешало думать. На этот раз он изменил почему-то своей обычной манере и не смотрел прямо в лицо собеседнице, а куда-то мимо нее.

И Женя при первых же его фразах сразу напряглась, как будто давно ждала этого разговора и знала, что его не избежать и что он будет трудным.

— Я привык смотреть правде в глаза, — чеканил Роман резким, металлическим голосом, — и не Могу понять тебя. Неожиданные перемены твоего отношения. Я рассчитывал на другое. Но последние дни ты изменилась. Замкнулась, хмуришься. Ведешь себя так, словно я на каком-то подозрении.

Он сразу же взял определенный, подчеркнуто холодный тон, так что лукавить, отшучиваться было бы просто неуместно да и ни к чему. И Женя просто и прямо, как он требовал — в лоб, ответила:

— Я разочаровалась в тебе.

Она смотрела ему прямо в глаза, а его лицо обдало горячей волной.

— Та-ак. А нельзя ли конкретней? Почему?

— Почему? Стоит ли говорить? Все одно к одному.

— А все-таки. Надеюсь, ты понимаешь, насколько это серьезно?

— Ну хорошо. Скажи честно. Ты тогда про себя рассказывал?

Он даже не спросил когда. Долго молчал. Вот она пришла, расплата. Поставили тебя, представь, к стенке, под дула, а тебе и сказать-то напоследок нечего. Нечего защищать. Нет за твоей спиной ни идеалов, ни принципов. Чего уж тут оправдываться. Прищурился, процедил сквозь стиснутые зубы:

— Допустим. Что еще?

— Разные мелочи. — Она и сама напряжена до предела, хотя разговор внешне идет небрежно, как бы между прочим, вроде бы он, разговор, совсем незначителен. — Помнишь последний урок астрономии?

— Ах вот оно что! — Роман с силой воткнул в снег лыжную палку. — И что дальше?

Собственно говоря, речь шла о довольно незначительном эпизоде, на который решительно никто в классе, кроме Жени, не обратил внимания. Савельич вызвал Романа, не заглянув даже в журнал. Но пока Роман выходил к доске, он раскрыл журнал и некоторое время недоуменно хмурился чему-то.

Роман невозмутимо стоял рядом. Потом учитель обратился к нему за разрешением охватившего его сомнения.

«У вас, оказывается, есть оценка?» — слегка удивленно спросил он.

«Очевидно, — сухо ответил Роман. — Вам лучше знать».

И тогда учитель посмотрел на него долгим-долгим взглядом, как будто впервые что-то открывал для себя. Роман не мог вынести этот взгляд и отвел глаза.

«Вы, следовательно, считаете, что знаете на пятерку?» — тихо, словно бы сам испытывая огромную неловкость от своего вопроса, спросил учитель.

«Да, считаю», — с известным усилием сказал Роман.

«Ну хорошо, — наконец разочарованно и устало молвил Иван Савельевич и покачал головой, — пусть так и останется. Садитесь».

Поразительно, но даже пустяк он сумел довести до размеров галактической катастрофы. Роман пожал плечами и направился к своему месту. Но оказывается, Женя жадно ловила каждое их слово. И теперь требовала у него ответа.

— У тебя по астрономии оказалась пятерка, — наконец первая заговорила она. — Но Иван Савельевич тебя не вызывал. Откуда же взялась оценка?

— Не думаю, что этому стоит придавать значение, — усмехнулся Роман. — Он сам мне поставил пятерку за какую-нибудь реплику. А потом забыл…

— Но почему ты не напомнил ему?

— Ах, оставь этот тон! — вспылил Роман. — Это же обычная вещь.

— Но я хочу все-таки знать, как ты мог согласиться? Ты гордился, что признаешь только честную игру. Возмущался, когда он вместо двойки поставил тебе тройку. А пятерку он поставил по ошибке. Ты же видел, как он сам удивился. И ты промолчал… — Лицо у Жени стало неузнаваемо жестким, требовательным.

— Ты хочешь возвести в степень этот ничтожный случай, чтобы унизить меня. Но вы-то какие? Твои пресловутые рыцари? Тайком пили вино… Обманули Марианну. А котенок, которого бросил Черникин? Ведь это бессмысленная жестокость.

— Это мальчишество, — сказала Женя, машинально поправляя волосы. — Ты зря придираешься.

— Нет, это не мальчишество. Это жестокость. Вы одному мне ничего не хотите прощать.

— У тебя другое. Ты обдумываешь каждый свой шаг. И потом, мы говорим не о них. Сказать, почему ты промолчал? Потому, что скоро собрание и тебя должны принимать в комсомол…