Трудный возраст века

Это, конечно, анекдотические побасенки, и есть свидетельства того, что бытовым антисемитом Шафаревич ни в коем случае не был, но при всем при том лишь человек, не читавший «Русофобию» или давно не бравший ее в руки, может сказать, что это книга не про евреев. Это таки книга про евреев.

И этим Шафаревич оказал русскому национальному самосознанию услугу довольно сомнительную, уведя его в ложную сторону.

В самом деле, в «Русофобии» лишь скороговоркой сказано о других видах национализма, таких как украинский или крымско-татарский. (О том, что национализм возникнет даже у молдаван, Игорь Ростиславович, кажется, в 1982 году не догадывался вообще.)

В относительной тени оказывается и история русофобии в «доеврейский» период русской мысли. Между тем, был ведь в те времена и «малый народ», причем в чисто кошеновском смысле. Его с натуры описывал Денис Давыдов еще в 1836 году: 

Вот гостиная в лучах: 
Свечи да кенкеты, 
На столе и на софах 
Кипами газеты; 
И превыспренний конгресс 
Двух графинь оглохших 
И двух жалких баронесс, 
Чопорных и тощих; 
Все исчадие греха, 
Страстное новинкой; 
Заговорщица-блоха 
С мухой-якобинкой… 

В начале 1990-х годов, как мы знаем, «Россию продали», говоря языком тогдашних патриотов, однако сделали это вовсе не те люди, от которых они этого ожидали. Это сделал совсем другой «малый народ»: советские гэбисты, равно гонявшие и Шафаревича, и его оппонентов, советские генералы, советские партработники, советские хозяйственники, а также советская малина, вдруг переставшая говорить врагу «нет».

Победили «общества колбасы», а не «общества мысли».

Выходцев из «обществ мысли» в лучшем случае допускали что-то подтаскивать и что-то оттаскивать.

Между прочим, до сих пор такое впечатление, у нас в СМИ и соцсетях работает сплоченная бригада, как будто бы призванная подтвердить существование «малого народа» в смысле Шафаревича и пробудить в «большом народе» давно и прочно угасшее чувство антисемитизма. Вот, например, свежий стишок от поэтессы Аллы Боссарт, супруги поэта Игоря Иртеньева:

Мы родину называем «этой страной» 
и по-другому уже не можем.
Она за холмом, за бугром, за спиной, 
больше мы ей ничем не поможем. 
Тлеет она почитай сто лет, 
горит изнутри, как гнилой торфяник. 
Батарея бухла на грязном столе, 
измочаленный кнут и пряник. 
Губы ее отдают в синеву, 
вязнет язык среди матерщины, 
ждет, что я ее обниму, 
смажу пролежни и морщины… 
Как дыханье ее смердит! 
В прах выгорает червивый ливер. 
Я любила ее в кредит, 
выбегая на летний ливень… 
Никто не летит на ее огонь – 
смесь перегара и керосина. 
Я поцелую ее в ладонь, 
скажу на прощанье, в сторону глядя: 
предупреждали тебя, Россия, 
нельзя быть, родная, такою блядью. 

Сделано на отвяжись, но основные тезисы и штампы воспроизведены как по учебнику. Если бы Шафаревич писал свою «Русофобию» сегодня, то он бы нашел этому тексту достойное место рядом с цитатами из Алтаузена и Багрицкого. Вот же, казалось бы, инородцы-малонародцы, ату их! Или как?

На самом деле этот аляповатый задник скрывает от зрителя истинную картину – тихую катастрофу восточноевропейского еврейства, исчезнувшего вместе со своими местечками, своими традициями, своим языком, своими духовными исканиями, своими колоритными типами. Целый народ ушел под воду, как распутинская Матёра.

Народа, которому Шафаревич посвятил половину своей книги, больше нет, а болезнь русофобии не только не исцелена, но и прогрессирует. Ожесточение русофобов растет. Более того, в центр общественной дискуссии вышла теперь борьба не между демократами и авторитаристами, не между либералами и консерваторами, а именно между русофобами и «большим народом». Очевидно, источники русофобии оказались многообразнее, чем это представлялось Шафаревичу.

На сегодняшний день ядро «малого народа» находится вообще за пределами Российской Федерации, на границе «русского мира», на территории Украины. На Украине русофобия победила и стала официальной идеологией 40-миллионной страны. В России русофобы сплотились именно вокруг идеи «солидарности с Украиной» как со страной, стремящейся вырваться из русского цивилизационного поля.