Трудус-трудум-труд

Над рекой луна играет в прятки с облаками. Старые, чёрные корявые ивы склоняются к чёрной воде. Кое-где раскиданные дома тоже стоят чёрные, нигде ни огонька. И такая тишина! У берега чуть плещется вода, а вдалеке слышно, словно какой огромный зверь тихонько ворчит — это большой город Париж спит и дышит… И Арно тоже задремал.

И спит старик и вроде не спит. В полусне слышит он неясно — не то скребётся кто, не то стонет, а может, и то и другое вместе. Странный такой звук. И совсем рядом, из дома доносится.

Арно вдруг сразу проснулся. Любопытно, кто это там копошится в темноте? Может, крыса, а может, домовой — гоблен, а может, и вор… Старик тихонько пробрался в дом. Теперь уж можно было точно сказать — кто-то залез в его каморку под лестницей. Там что-то двигалось и видны были два сверкающих глаза — зелёные, с жёлтым отливом. Может, это кошка?

Тут луна выглянула из-за облака, и луч через открытую дверь осветил всю каморку. И старик увидел своего вора: маленький человечек сидел, сжавшись в комок, на соломе и запустил зубы в краюшку хлеба — остатки ужина Арно, то, что он припас себе на завтрак.

Чтобы какой-то домовой таскал хлеб у бедняка — это уж слишком! Рассердился Арно:

— А ну-ка, оставь моё добро, дьявольское отродье! Виданное ли это дело? Иди, грызи лунные лучи, коли ты так голоден, — говорят, у вас, нечистой силы, это самое любимое кушанье.

Человечек — домовой это был или ещё кто другой — сразу бросил хлеб. Но видно было, что неохотно он это делает.

Арно проворчал:

— Уж будто ты так проголодался?

А тот не отвечает: у него от страха небось язык отнялся. Он даже побледнел весь. Старик засовестился: не дело — такого малыша напугал. Арно вздохнул с досадой:

— Ну ладно, бери хлеб. И нечего так дрожать, я с тебя не сдеру шкуру из-за куска хлеба.

Человечек протянул руку, осторожно так — а вдруг старик передумает. Но Арно не двигался, и малыш с жадностью накинулся на хлеб.

Арно пододвинул гостю кувшин с водой, а сам уселся на табурет, поперёк двери на всякий случай. Покончив с хлебом, человечек напился как следует из кувшина; потом вздохнул с облегчением: хорошо! Взглянул на него Арно и говорит словно самому себе:

— У добрых людей принято: когда поешь, надо хозяина поблагодарить. Видно, домовые не знают, что такое вежливость.

Малыш нос повесил и едва слышно пробормотал:

— Спасибо!

Но для Арно этого было недостаточно:

— Это кому же спасибо? Собаке спасибо?

Тот замялся, а потом сказал ещё тише прежнего:

— Спасибо, дедушка.

Арно кивнул головой:

— Вот так-то лучше. А теперь скажи-ка, дорогой мой гоблен, откуда ты взялся?

Человечек сразу съёжился весь, словно чего испугался. Кабы он мог, в стену бы, кажется, влез, кабы осмелился — под солому бы забился. Арно и говорит ему:

— Не хочешь — не отвечай. Небось прямёхонько из ада, верно? Говорят, вы все там проживаете.

Малыш глаза вытаращил, будто ничего не понял. Не обращая на это внимания, Арно опять за своё:

— Ну, домовой, видать, плохо вас кормит хозяин- я про вашего зелёного чёрта болотного говорю.

А человечек вроде заулыбался, робко так, но с хитрецой:

— Что верно, то верно, дедушка! На завтрак колотушки, на обед — пот трудовой, а за ужином брюхо потуже подвязывай. И уж чего-чего, а чертей у нас хоть отбавляй — зелёных, синих, разных цветов. Что ж поделаешь, на то он и ад.

— Вот бедняга! Чего ж ты в этом аду делал?

Человечек улыбнулся уже посмелее, хитро так взглянул

и отвечает:

— Я? Занимался котлами и тем, что в них варится. Работа не сложная, но утомительная. Я уж пять лет её делаю* Шестнадцать часов подряд, с ночи до ночи.

Арно пожалел его:

— Вот несчастный чертёнок, огонёк блуждающий! Да на тебя дунуть разок, ты и погаснешь! Так, значит, потому ты и удрал?

А тот, хоть уж вроде и привыкать стал, сразу подскочил: очень этот гоблен пугливый был. Арно мысленно обругал себя старым болваном и скорее заговорил:

— Да я ж тебя не виню. Из ада каждый бы удрал, только трудно это больно. Видать, хитрая ты бестия, раз тебе удалось. И правильно сделал. Неподходящее это место для таких малышей, как ты.

А малыш снова вздохнул свободнее. Но Арно нить не упускает, тянет за неё, хочет весь клубок распутать:

— Так! Почему ты удрал, нам теперь известно. Непонятно только, как ты сюда-то попал? Заплутал, может?

Бедный гоблен опустил голову от стыда и словно бы и от горя:

— Я в Париже, кроме этого, ни одного дома не знаю. И не ел я давно. Так что…

Ну, какой это ответ? Но Арно вроде бы им удовлетворился:

— Да, голод волков выгоняет из леса, он заставляет и блуждающий огонёк возвращаться на своё болото.

Человечек протянул лапку, дотронулся до колена Арно и говорит:

— Дедушка, теперь я поел, и мне не хочется больше возвращаться в это адское болото.

Старик отвернул лицо.

— Ну, ну! А чего же тебе, чертёнок, сейчас хочется? Что собираешься делать, чем заниматься?

— Не знаю, — смутился тот.

— А кто ж знает? Ты, выходит, просто так удрал, без цели? Котёл, возле которого ты работал, тебе никакого совета не подсказал, а? У нас, у людей то есть, наши орудия труда часто нам хорошие советы дают. Что, разве у домовых так не водится?