Себасто. Однако мы видим, что столько времени мир вами восхищался. Среди разных чудес нашелся некий араб, который сказал, что природа, производя тебя, сделала последнее усилие, чтобы показать, насколько изящно, чисто, возвышенно и истинно может ум отчеканить себя. Да и вообще тебя называют гением природы.
Онорио. Если бы не было веры, не было бы невежд; и если бы ее не было, не было б чередований, с одной стороны, наук с добродетелями, с другой стороны - грубости с косностью и других смен противоположных впечатлений: как день и ночь, летний зной и зимняя стужа.
Себасто. Но вернемся к понятию души (оставляя в настоящий момент другие вопросы в стороне). Я читал и обдумывал те твои три книги, в которых ты говоришь, заикаясь более, чем даже настоящий заика. Ты мог хорошо заметить, что больше всего различных мнений и необычных толкований и вопросов относится к развязыванию и распутыванию того, что ты хотел сказать в этих смутных и легких предложениях, которые если даже и заключают кое-что, все же являются не чем иным, как педантической или перипатетической49 легковесностью.
Онорио. Тут нет ничего, братец, удивительного; ведь никак нельзя им понять мои мысли о том, о чем у меня не было мыслей, а также не могут же они найти построение или довод в пользу того, о чем я говорил, когда сам я не знал, что хотел сказать. Какая, по-вашему, разница между ними и тем, кто ищет рога у кота и ноги у угря? Конечно, никакой. В этом деле я принял меры предосторожности, чтобы другие ничего не заметили и чтобы не потерять репутацию первого мудреца. Я стал поступать так, чтобы каждый изучающий мою естественную философию (в которой я был и действительно чувствовал себя полнейшим невеждой), - чтобы каждый, если у него есть некоторый свет ума, должен был подумать и поверить относительно нелепости и путаницы, которые он у меня заметит, что это не мое действительное мнение, а скорее то, что он по своей неспособности мог неверно понять из моих мыслей. Оттого я допустил опубликование письма к Александру Македонскому, где я заявил, что книги по физике мною обнародованы, как бы не будучи обнародованными.
Себасто. Этим, мне кажется, вы облегчили вашу совесть. А виноваты большие ослы, готовые жаловаться на вас в судный день как на обманувшего и соблазнившего их и с софистическими приемами сбившего их с пути некоторой истины, которую, пользуясь иными принципами и методами, они могли бы обрести снова. Ведь ты их обучал тому, что они действительно должны были думать, что если ты обнародовал, как бы не обнародовав, то они, прочитав тебя, должны думать, что они как бы не прочитали того, что ты написал, как бы не написав. Также и тех, которые преподают твое учение, следует выслушивать как того, кто говорит, как бы не говоря50. И в конце концов от вас не следует ждать большего, чем от того, который рассуждает и изрекает мнения о том, чего он никогда не понимал.
Онорио. Если говорить правду, то это верно, как я теперь понимаю. Ведь никто не должен быть понимаем в большей степени, чем он сам желает быть понимаемым. И мы не должны следовать умом за теми, которые ускользают от нашего ума в случаях, когда одни говорят загадками или сравнениями, другие - потому что хотят, чтобы их не поняли невежды, иные - чтобы толпа их уважала, некоторые -считая, что нельзя метать бисер перед свиньями. Мы дошли до того, что каждый сатир, фавн, меланхолик, опьяненный и зараженный черной желчью, рассказывающий о сновидениях и дребедени, лишенной всякого смысла и порядка, хочет, чтобы в них видели великое пророчество, сокровенную мистерию, недоступные секреты и божественные тайны воскресения мертвых, философского камня и прочих глупостей. Этим хотят привлечь внимание тех, у кого мало мозга, с целью сделать их безумными, отнимая у них время, ум, славу и богатства, и заставить их столь жалко и низко тратить жизнь.
Себасто. Это хорошо понял один мой друг. Имея, не знаю уж, то ли книгу загадочного пророка, то ли другую какую, поломав себе над ней голову, он пошел и изящно и легко выбросил книгу в отхожее место, приговаривая: “Ты, братец, не хотел быть понятым, и я не хочу тебя понимать”, и прибавил, чтобы она убралась ко всем чертям и оставила его с его делами в покое.