Труды и дни мистера Норриса

— Ну конечно же, что-нибудь сделать можно. Что-нибудь мы непременно сделаем. Мне придется нанести очередной визит моему шотландскому другу, мистеру Исааксу. Мистер Исаакс уверяет меня, что происходит из старинного шотландского рода, из инвернесских Исааксов. В первый раз, когда я имел счастье познакомиться с ним, он едва не заключил меня в объятья: «Ах, дорогой мой мистер Норрис, — сказал он, — мы же с вами земляки».

— Но Артур, если вы пойдете к ростовщику, вы только усугубите свое положение. И давно это тянется? Мне всегда казалось, что вы человек довольно состоятельный.

Артур рассмеялся:

— Будем надеяться, что мои богатства лежат хотя бы в области духа… Дорогой мой мальчик, пожалуйста, не берите в голову. Я прожил своим умом вот уже тридцать лет и собираюсь продолжать в том же духе до тех пор, пока меня не призовут туда, где меня встретит — боюсь, не слишком ласково — компания моих весьма респектабельных пращуров.

Прежде чем я успел задать очередной вопрос, из кухни вернулись Анни и Отто. Артур сердечнейшим образом их поприветствовал, и вскоре Анни уже сидела у него на коленях, шлепками и укусами пресекая довольно робкие авансы с его стороны, тогда как Отто, сняв пиджак и закатав рукава, с головой ушел в починку граммофона. В этой идиллической картине из семейной жизни я почувствовал себя лишним и вскоре откланялся.

Отто, с ключом от парадной двери, спустился меня проводить. На прощание он с убийственно серьезным видом поднял сжатый кулак:

— Рот-Фронт.

— Рот-Фронт, — ответил я.

Глава шестая

Как-то утром, вскоре после описанных выше событий, ко мне в комнату, шаркая тапочками, вошла фройляйн Шрёдер — в страшной спешке, — чтобы сообщить мне, что по телефону со мной очень хочет поговорить Артур:

— Наверное, что-нибудь очень серьезное. Герр Норрис со мной сегодня даже не поздоровался, — последнее обстоятельство явно произвело на нее впечатление и, похоже, всерьез ее задело.

— Алло, Артур? Что стряслось?

— Мальчик мой, ради бога, только не задавайте мне сейчас никаких вопросов, — тон у него был нервически-раздражительный, и говорил он так быстро, что я едва успевал улавливать смысл сказанного. — Я этого просто не вынесу. Скажите мне одну только вещь: вы можете приехать ко мне прямо сейчас?

— Ну… видите ли, ко мне должен в десять прийти ученик.

— Вы можете отменить занятие?

— Это действительно настолько важно?

Артур коротко, но весьма раздраженно и даже с некоторой злостью простонал:

— Важно ли это? Дорогой Уильям, пожалуйста, постарайтесь напрячь воображение. Если бы это не было важно, стал бы я названивать вам в столь немыслимо ранний час? Единственное, чего я от вас хочу, так это прямого ответа: Да или Нет. Если вопрос в деньгах, то я с радостью заплачу вам вашу обычную таксу. Сколько вы берете за час?

— Заткнитесь, Артур, и не говорите глупостей. Если дело срочное, то конечно же я приеду. Буду у вас через двадцать минут.

Обе двери в квартиру Артура стояли раскрытыми настежь, и я вошел, не позвонив. Артур, по всей видимости, метался, как заполошная курица, из комнаты в комнату. В данный момент он задержался в гостиной: одевался перед выходом, нервически натягивая перчатки. Герман, стоя на коленях, с недовольным видом рылся в прихожей в шкафу. Шмидт с сигаретой в зубах, лениво привалившись к косяку, стоял у двери в кабинет. Он даже и не пытался хоть как-то помочь своему хозяину и откровенно наслаждался его душевными муками.

— Ну наконец-то, Уильям, наконец-то! — воскликнул, увидев меня, Артур. — А я-то уж думал, вы никогда не придете. О Господи, Господи! Неужто уже так поздно? Да бог с ней, с этой серой шляпой. Пойдемте, Уильям, пора. Я все вам объясню по дороге.

Когда мы двинулись к выходу, Шмидт оделил нас неприятной саркастической улыбкой.

Мы с удобством устроились на империале омнибуса; Артур немного успокоился и стал говорить чуть более связно.

— Для начала, — он стал быстро-быстро рыться в карманах и извлек на свет божий сложенный листок бумаги, — прочтите, пожалуйста, вот это.

Я развернул бумажку. Это была Vorladung[19] из политической полиции. Герру Артуру Норрису надлежало явиться на Александерплац сегодня до часу дня. Что будет в случае его неявки, указано не было. Формулировка была официальной и прохладно-вежливой.

— Боже милостивый, Артур, — сказал я, — что все это значит? Во что вы еще успели ввязаться?

Сквозь явную тревогу и общую нервозность на лице у Артура проглянуло выражение этакой скромной гордости.