Читаем Труды по античной истории полностью

Отметим еще один характерный для риторического рассуждения момент. Упомянув о Нероне, Павсаний замечает: «Размышляя об этом поступке Нерона, я был поражен тем, насколько справедливо сказал Платон, сын Аристона, что преступления, своей величиной и дерзновенностью превосходящие обычные, свойственны не заурядным людям, но благородной душе, испорченной нелепым воспитанием». Это не цитата, а довольно точный пересказ платоновского текста (Resp. VI, 491e; сравн. Crito. 448; Gorg. 526a; Hipp. Min. 375e), содержащего мысль, надо полагать, довольно популярную во времена Павсания и, между прочим, весьма привлекавшую Плутарха (см.: Demetr. I, 7, 889c, а также: C.Marc. I, 3). Обращение к авторитету Платона в случае с Нероном закономерно: несмотря на то что Нерон вошел в историю как личность, во всех отношениях одиозная, в греческой литературе встречаются неоднократно апологетические высказывания в его адрес. Филострат (Vit. Apoll. 5, 41) говорит, что Нерон, даровав Элладе свободу, оказался мудрее самого себя. Плутарх неоднократно (Flamin. 12, 13, 376c; De E ap. Delph. 385b) вспоминает об этом шаге, а в трактате «О том, почему божество медлит с воздаянием» (De sera numinis vindicta. 32, 567e – f) говорит, что за это ему следует облегчить загробные кары. Подобным же образом поступает и Павсаний, ссылаясь, для того чтобы сказать что-то в защиту Нерона, на удачно подходящую по смыслу мысль Платона, которой он в своей парафразе придает афористический характер. У Платона это длинное рассуждение – целых три предложения, у Павсания – всего лишь одна очень простая с точки зрения грамматики и эффектная фраза, которой оратор, перед тем, как закончить рассуждение, в последний раз напоминает слушателям о своей эрудиции.

Надо полагать, что реконструированная нами декламация[289], которой можно дать условное название «О том, как Эллада потеряла свое величие», есть не что иное, как юношеское произведение Павсания, которое он впоследствии включил в свой труд, почти не подвергнув обработке.

Глава третья

Павсаний и его предшественники

§ 1. Эллинистические периэгеты

Павсания в литературе, как правило, называют периэгетом (ὁ περιηγητής), однако утверждать, что периэгетом считал Павсаний себя сам, нет ни малейших оснований. Закономерным поэтому будет вопрос: к какому жанру относил свой труд автор. Ввиду того, что никаких замечаний по этому поводу в тексте «Описания Эллады» нет, а тех писателей, которых называли периэгетами[290] в Античности, он вообще не упоминает, для того, чтобы ответить на поставленный выше вопрос, остается один путь: сначала выяснить, что представляет собой приэгеза как один из жанров повествовательной прозы, а затем посмотреть, в какой степени соответствует действительности традиционное сближение Павсания с периэгетами, а его труда – с периэгезой. Даже если, следуя Суде, отнести «Описание Эллады» к жанру периэгезы, придется сразу же признать, что это единственный дошедший до нас, но при этом далеко не типичный, образец особого жанра в греческой прозе, расцвет которого относится к III–II вв. до н. э. По той причине, что никакой другой значительной по объему периэгезы до нас не дошло, а вопрос о периэгезе как о самостоятельном жанре долгое время вообще не ставился ни историками, ни филологами-классиками, сочинение Павсания, как в общих курсах по источниковедению и по античной литературе, так и в работах, посвященных Павсанию и его труду, стало рассматриваться как классический образец периэгезы. Это не соответствует действительности прежде всего по той причине, что Павсаний, живший, как известно, в эпоху Антонинов, как минимум на три с половиной века отстоит от того времени, когда жили периэгеты. К их числу относятся следующие писатели: Диодор Периэгет, Анаксандрид, Гелиодор Афинский, Сем Делосский, Нимфодор из Сиракуз, Менодот Перинфский, Агаклид, Сократ из Аргоса и известный лучше всех остальных авторов Полемон из Илиона[291].

Диодор, бесспорно, старший из них, жил во второй половине IV в. (его сочинения были написаны до 308 г. до н. э.)[292]. Плутарх упоминает[293] его сочинение Περὶ Μνημάτων («О памятниках»), которое, насколько можно судить по фрагментам, посвящено описанию надгробных сооружений, находящихся в Афинах и их окрестностях[294]. Гелиодор из Афин оставил огромное сочинение (Περὶ τῆς Ἀκροπόλεως)[295], которое состояло из 15 книг[296] и давало исчерпывающее описание всего, что можно увидеть на афинском Акрополе. Сохранился фрагмент описания Пропилей и статуи бескрылой Ники: «В правой руке она держит плод граната, а в левой – шлем»[297]. Из другого сочинения Гелиодора (оно называлось Περὶ Μνημάτων) дошли тексты, посвященные описанию могил Гиперида и Исократа[298]: «Похоронен он (Исократ. – Г.Ч.) близ Киносарга на холме с левой стороны, он сам и его отец… над могилой самого Исократа стоит столб высотой в тридцать локтей, а на нем – символическое изображение Сирены высотой в семь локтей».

Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России

В своей истории Россия пережила немало вооруженных конфликтов, но именно в ХХ столетии возникает массовый социально-психологический феномен «человека воюющего». О том, как это явление отразилось в народном сознании и повлияло на судьбу нескольких поколений наших соотечественников, рассказывает эта книга. Главная ее тема — человек в экстремальных условиях войны, его мысли, чувства, поведение. Психология боя и солдатский фатализм; героический порыв и паника; особенности фронтового быта; взаимоотношения рядового и офицерского состава; взаимодействие и соперничество родов войск; роль идеологии и пропаганды; символы и мифы войны; солдатские суеверия; формирование и эволюция образа врага; феномен участия женщин в боевых действиях, — вот далеко не полный перечень проблем, которые впервые в исторической литературе раскрываются на примере всех внешних войн нашей страны в ХХ веке — от русско-японской до Афганской.Книга основана на редких архивных документах, письмах, дневниках, воспоминаниях участников войн и материалах «устной истории». Она будет интересна не только специалистам, но и всем, кому небезразлична история Отечества.* * *Книга содержит таблицы. Рекомендуется использовать читалки, поддерживающие их отображение: CoolReader 2 и 3, AlReader.

Елена Спартаковна Сенявская

Военная история / История / Образование и наука
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука