Большое место среди сочинений Полемона занимали Ἀντιγραφαί («Опровержения»), речь в которых шла о трудах Тимея, Эратосфена, Истра, Неанфа, Адэя[329]
и Антигона[330]. Ἀντιγραφαί представляли собой, скорее всего, выписки из тех мест у этих авторов, в которых, по мнению Полемона, содержались ошибки, и подробный комментарий к этим местам (см., например, фр. 53 из сочинения, направленного против Неанфа из Кизика).Как бы отрывочны ни были тексты Полемона (а в особенности других писателей его круга), до нас дошедшие, включение их в арсенал источников по эллинистической культуре необходимо прежде всего по той причине, что они показывают, что расцвет периэгезы, того жанра, который обычно связывается главным образом с II в. н. э. (Павсаний), приходится на III–II вв. до н. э.
В отличие от Павсания, который старался походить по языку на Геродота, Полемон не ориентировался на язык исторической прозы. Он использует язык топографической литературы, вводит в свои сочинения большое число специальных терминов, например, из практики жертвоприношений (фр. 82, 86–88). При описании памятника пользуется следующим приемом: для того чтобы характеристика его была полнее, он нагромождает вокруг одного определяемого слова целый ряд близких по значению определений.
§ 3. Павсаний и Полемон
Работа с авторами, сочинения которых дошли до нас во фрагментах, как правило, осложняется тем, что наши представления о них оказываются предвзятыми, так как опираются в первую очередь не на тексты, а на оценочные свидетельства античных писателей. Так, например, мы вообще не располагаем текстами Кратиппа и судим о том, что представлял он собою как историк, по замечаниям Дионисия Галикарнасского и Плутарха. Наше отношение к Тимею как к историку базируется, прежде всего, на резком отзыве Полибия (XII, 25, 5; XII, 7, 1) и других авторов, которые либо дословно, как Диодор (XII, 90), либо в своих словах, как Плутарх (Dion. 36), Страбон (XIV, 22) и Корнелий Непот (Alc. 11) передают характеристику, которую дал Тимею Полибий.
Наша задача заключалась именно в том, чтобы избежать такого подхода в случае с Полемоном. Ввиду того, что ряд его фрагментов значителен по объему (44, 78, 83, 86), а главное, благодаря тому обстоятельству, что они содержатся у разных авторов, включая лексикографов, которых абсолютно не интересовал Полемон как писатель (среди фрагментов Полемона нет ни одного, который приводился бы в тексте, откуда он был извлечен, с целью дать Полемону характеристику), мы располагаем о его сочинениях сведениями нетенденциозного характера и поэтому можем реконструировать портрет его как писателя. Иными словами, обладаем верным представлением о языке, стиле и интересах Полемона, о методах его подхода к материалу, способах описания объекта и даже о композиционных особенностях его сочинения. При этом нельзя забывать о том, что от написанного Полемоном до нас дошло по объему очень мало (1–2 процента), а поэтому установить, о каких именно фактах, городах, храмах, статуях и других объектах он писал, в большинстве случаев невозможно, и таким образом выявить все точки соприкосновения между «Описанием Эллады» и несохранившимся текстом Полемона нельзя. Однако и сохранившиеся фрагменты (все выводы в настоящем исследовании делаются только на их базе) дают немало материала.