Труды по россиеведению. Выпуск 2

Не только в науке, но и в «повседневном» сознании людей господствует убеждение: везде и всегда человек в общем-то равен самому себе. Он рождается, развивается, стареет, умирает. Он подвержен болезням, страхам, надеждам. Он хочет есть, пить, получать удовольствие, реализовывать половые потребности: он продолжает род и т.д. Так ли это? Конечно, так. Несмотря на все громадное различие исторических, цивилизационных и прочих типов человека, последний всегда был и остается человеком. Это, так сказать, первый уровень понимания. Из него делается вывод, согласно которому социальный порядок в общем и целом тоже один. То есть существуют исторические, цивилизационные и прочие разновидности этого порядка. Повторю: разновидности одного порядка. Именно это дает возможность строить общую для всех эпох и народов социальную науку (теорию).

Однако имеется и второй уровень понимания человека – культурный, культурологический. Он исходит из того, что «человек культурный» не есть разновидность некоего одного «человека культурного». Напротив, существуют разные «человеки культурные». С разным отношением к жизни, смерти, Богу, еде, природе, «сексу», власти, производительному труду, эстетике, этике, «деньгам» и т.д. И здесь общая для всех социальная теория не годится. Для каждого «человека культурного» нужна своя социальная теория. А затем и своя социальная инженерия.

Все это мысли небогатые, тривиальные. Однако, боюсь, наша история и социальная практика стали заложниками ментального «мисандестендинга». Вот пример. М.С. Горбачев говорил, что Н.С. Хрущев сделал ошибку. – Он пытался проводить экономические реформы, не трогая «политику». Мы же начнем с «политики» («демократизации»). Обоим история сделала «укорот». Оба (точнее: их советники, идеологи, теоретики) не знали русского «человека культурного» и русскую культуру. Так, они не догадывались, что в рамках русской системы «политика» не отделена от «экономики». Что существует некая социальная целостность, куда они и не только они входят. И реформировать порядок можно исходя из этого знания об этой русской эссенции. Ну, и так далее.

О русской эссенции и русском выборе: гражданин Романов и товарищ Ленин

Николай II и Ленин – вот исторические персонажи, привлекающие к себе самое жгучее внимание. Вот выбор, который мы должны сделать. Именно они, а не Сталин, первенствующий во множестве опросов общественного мнения, являются ключевыми деятелями недавней истории. «Чудесный грузин» – это обреченность и безысходность, людоедство и невежество (сталинская индустриализация, сталинская культурная революция, сталинская победа в войне, сталинское ядерное оружие – прах, мираж, ничто в сравнении с тем, что растоптали мы с его именем на устах и его образом в «башке»).

Хотя, конечно, можно выбрать и это. И вроде бы к этому склоняется большинство сограждан и современников. Что ж, невольному – неволя. Но сейчас не об этом.

Сталин стал возможен после гибели николаевского и ленинского, Сталин стал возможен вследствие, в результате гибели николаевского и ленинского, Сталин стал возможен как отрицание николаевского и ленинского. «Кремлевскому горцу» – не откажешь в умении! – удалось незаконно, узурпаторски присвоить и часть николаевского, и часть ленинского (какие – скажем позже)…

Итак, Николай II и Ленин. Кощунственность сравнения двух этих фигур несомненна. Жертва и убийца. Страстотерпец, обретший через свою гибель святость, и заливший Россию кровью социальный фантазер и циник… Но мы не будем их сравнивать в этом смысле. Мы обратимся к ним как людям одной эпохи, одного поколения, как к двум абсолютно противоположным возможностям, открывшимся в одно и то же время… Поразительно: нет столь бесконечно далеких друг от друга людей, типов личности, биографий. Николай наверняка ничего не слышал о Ленине до весны Семнадцатого (но тогда он уже сам превратился в гражданина Романова), а Ильич в многочисленных и нередко злобно-карикатурных писаниях до удивления равнодушен к венценосцу. То есть костерит его, издевается, насмешничает, но как-то без вдохновения и той безжалостной ненависти, которую питал, например, к былым единомышленникам.

А ведь они прожили свои жизни практически в одни и те же сроки: Николай (1868–1918) и Ленин (1870–1924). Бывшего императора казнили в 50 лет, председатель Совнаркома был устранен из активно-сознательной деятельности (болезнью и соратниками) в 52 года. Страшен и конец обоих – расстрел семьи и многомесячное угасание при прогрессирующем «идиотизме». Оба в частной жизни были скромными и приличными людьми. Оба рано и в общем внезапно потеряли отцов и остались один на один с миром «взрослых». Оба в молодом возрасте лишились братьев.