Труп из Первой столицы

Заблаговременно поданный на первую платформу правительственный спецсостав вот-вот должен был стать центром общественного внимания. В трех последних его вагонах размещались так называемые «переезжающие сопровождения». Те, без кого столичная жизнь была немыслима и кого вслед за руководством респуб-лики тоже переводили в Киев. Не только правительственные чиновники с семьями, нет. Еще актеры, поэты, музыканты, врачи, преподаватели… Проще говоря, представители интеллигенции. Ясное дело, не все, а лишь избранные, заслужившие право не только переезжать, но и участвовать в завтрашнем торжественном мероприятии. То есть позировать для газет и раздавать интервью встречающим поезд в Киеве репортерам. Чтобы избежать суматохи, пассажиров сопровождения загрузили в поезд за много часов до отправления одновременно с багажом правительственного вагона и кипой важной Госпромовской канцелярии. Им предложили собраться в длиннющем, предназначенном специально для них вагоне-ресторане и настоятельно попросили до Киева ехать тихо, не привлекая внимания.

— Да, долговато. Да, пестровато, — супруг задумавшейся гражданки продолжил свой пассаж, с подозрением глядя на разноцветный салат неизвестного происхождения. — Но на то и праздник. Разве нет? Сейчас банкет, потом просмотр кинофильмы, а там уже и отправление со спонтанным митингом по случаю отъезда. Все, как обещали. Колоссальная забота о людях, между прочим.

— Забота? — иронично хмыкнув, в разговор вмешался один из соседей по столику. — Бросьте! Что за мизерные гастрономические интересы! Вот «Красная Стрела», что курсирует между Москвой и Ленинградом, — другое дело. Там все продумано. Даже время отправления специальным правительственным указом на 23:55 заменили. Улавливаете? — поймав недоуменные взгляды попутчиков, он продолжил. — Уж, не знаю, кто вы, но путешествуете явно мало. 23:55! Вдумайтесь! Дополнительные суточные для любого командировочного! Вот где забота о людях, вот это я понимаю! А у нас тут — невесть что. Ненавижу ждать! Когда уже отправление?

— Ради такого важного дела можно и подождать! — горячо возразил какой-то юный парень в очках. — Мы ведь с вами теперь часть истории. Этот день Украина никогда не забудет, понимаете? Сейчас нужно сидеть тихо, а завтра в Киеве придет наш звездный час! Знаете, сколько газет на вчера было зарегистрировано в списке встречающих и желающих взять интервью не только у первых лиц Республики, но и у простых переезжающих? Очень много!

Удостоверившись, что за первым столиком потекла светская беседа, официант незаметно переместился дальше по вагону. Увлеченная речами новых собеседников, возмущавшаяся ранее гражданка передумала скандалить, положила себе и мужу добавку горячего и довольно громко зашептала:

— Останови меня, Гриша. Я читала, что непривыкший к обильным трапезам желудок может отказать от плотных перекусов.

— Откажет, тогда и остановимся, — довольный собственной шуткой, хрюкнул супруг. А потом вдруг резко обернулся к соседу, говорившему про командировки: — Я вспомнил, кто вы! Павел Юрьевич, да как же мы сразу друг друга не признали. Я был у вас в гостях в прошлом году! Патефон, селедочка, балкон с видом на площадь Василя Блакитного… Моя крошка, — он кивнул в сторону супруги, — тогда как раз оздоравливалась в Ялте, и я, чтобы не сдохнуть от тоски, пошел с друзьями к вам на ваше феерическое сборище!

— Какая площадь? — Сосед резко изменился в лице. — Не смейте так говорить о моем доме! Нет такой площади в Харькове и не было никогда. А то, что вы ее так называли, не делает вам чести… В моем городе… — тут он на миг замялся и исправился: — В моем бывшем городе в честь абы кого площади не называют…

— Но памятник, — растерянно заморгал сбитый с толку собеседник. — Под вашим балконом на пятиугольной площади, на перекрестке Чернышевской и тогдашнего Сорокинского переулка, был памятник Василию Эллану-Блакитному. Вы еще шутили, что народные харьковские топонимы не имеют ничего общего с официальной географией, ведь памятник стоял всего два года, потом погиб в автомобильной катастрофе, а память, мол, осталась, потому что площадь теперь в прогрессивных творческих кругах никто иначе как Блакитной не зовет…

— Имейте совесть! — вконец обозлился сосед. — Мало ли кто как шутил. Я тогда еще не знал, что поэтишка этот ваш до добра не доведет. Он ведь из этих! — Последние два слова были произнесены с таким нажимом и презрением, что даже непонятливый Гриша понял, о чем речь.

— Да ну! — живо заинтересовалась дородная гражданка. — Прям «из этих»? А вы почем знаете? И почему никто не говорил?

— А что про него говорить-то? Умер себе в 25-м, и молодец. Не умер бы, тогда вот поговорили бы! А про свою ориентацию он сам намекал всячески. Вы на фамилию хотя бы посмотрите! Взял бы нормальный советский человек фамилию Блакитный? А? Еще бы вместо Эллана каким-нибудь Жовтей назвался бы, тогда бы точно все ясно было. Василь Жовтя-Блакитный! И Хвылевой у него когда-то в друзьях ходил. Я все помню. Из этих он! Из националистов!