Труп-невидимка

Но все же червячок сомнения точил мою душу. Не зря ли я время трачу? Вот уже сколько дней следствие веду, а всего два убийства. И если один труп я видела своими глазами, то от второго осталась лишь лужа крови. Мало, мало!

Горе мне, лихо мне, согрешила еси…

Глава тринадцатая

Въехав во двор особняка, я увидела очередную странную картину. Меня встречал Альфонс Альфонсович в каком-то доисторическом халате с высоким воротником, имея в руке нечто вроде булавы нашего мажордома, только подлиннее. Приглядевшись, я узнала палку, которой мы подталкиваем Дусеньку, если нужно ее отогнать из террариума в бассейн или обратно. Эта железная палка сделана по специальному заказу из сверхпрочного металла, только свекор зачем-то увенчал ее набалдашником, и этот набалдашник оказался нашей антикварной серебряной сахарницей.

– Добро пожаловать, боярыня! Падайте, холопы, боярыне в ноги! Винитесь в грехах! – завопил свекор.

Первым из машины вышел Запердолин.

– Добро пожаловать, милостивец! Падайте боярину в ноги! – тут же перестроился Альфонс Альфонсович. – Боярин добрый, покарает, да тут же и чарку поднесет.

Вся наша обслуга была тут же, во дворе, и стала вразнобой кланяться.

– К ручке, матушка, допусти! – свекор, подбежав к «вольво», бухнулся на колени и попытался поймать меня за ногу.

– Альфонс Альфонсович! – в ужасе воскликнула я. – Опомнитесь! Побаловались – и хватит!

– Нечестивое сатанинское слово изрекла еси! – стоя на коленях, неодобрительно произнес свекор. – Вон муж сей об исправлении нравов печется, род людской многогрешный унимает от блудни, пусть рассудит! Достойно ли мне, рабу твоему, сатанинским именем зваться?

– Недостойно, – согласился Запердолин, приосанившись. – А каково крещен бых?

– Афанасием, батюшко!

– Так ведь у нас уже есть один Афанасий, выйдет путаница! – сказала я. – Ладно, холопы и эти… холопицы, все по местам. Кормите боярыню с боярином ужином!

Но свекор не унимался.

– Грамоту имею, яко не сататинским именем, но Афанасием крещен бых!

– Ладно, ладно… – тут в мою душу вкралось сомнение. Может, он действительно Афанасий Афанасьевич? Выходя замуж, я внимательно изучаю паспорта женихов, но ни разу не открывала паспорт свекра!

Документы всего семейства хранятся в моем сейфе в запечатанном металлическом конверте. Открыть его могу только я – я знаю, как нужно действовать, чтобы не сдетонировала пластическая взрывчатка. На руки их выдавать опасно, иначе старшая свекровь опять намылится замуж за стриптизера, младшая же, после попытки принять постриг в кришнаитском монастыре, где питаются низкокалорийной пищей, лишена даже водительских прав. Я поспешила в свои апартаменты и, оказавшись перед сейфом, сунула руку в сумочку.

Ключей от сейфа там не было.

Я села на ручку кресла и задумалась.

Кто спер ключи? И когда?

Если по уму – то нужно составить список всех, кто был в доме за последние два-три дня. Потому что я эти треклятые ключи не каждый день из сумки вынимаю. Последний раз сейф открывался, когда Альфонс Альфонсович показывал мне вещественное доказательство – плюшевого дрякона. Но тогда свекор воспользовался собственным ключом.

Список, список…

– Ключ потеряла? – догадался Запердолин.

– Кому и на кой он мог бы понадобиться, сей ключ? – риторически вопросила я. Не вем! Кого гнусное житие на таковое воровство сподвигло?

– Яшенька?! – Запердолин схватил меня за плечи и встряхнул. Очевидно, у нашей памяти предков был разный график – пока моя спала, его – бодрствовала, и наоборот.

– Садись, отроче, бери перо, пиши всех поименно.

– Кого?

Я задумалась.

Полон особняк народа, а окромя холопей, я никого и по прозванию-то не знаю.

– Боярский сын Всеволод, прозваньем Пятнистый, при нем отроча малое, Бусиком кличут…

– Отроча? Это какая порода? – удивился полковник.

– Сие не порода собачачья, а блудодей! – грозно изрекла я. – И девки-ворихи, блудодеицы, числом две, прозваний же не ведаю! Записал.

– Записал, – покорно сообщил Запердолин.

– Прошкины, род боярский, со чадами и домочадцами, числом…

– А поименно?

Я стала припоминать.

– Эдуард-боярин, тьфу… Не бояре то, батюшко, видать, купцы аглицкие, что по первопутку из Архангельска приехали! И с подружией Татьяной… здешнюю, видать, поял… и с чадами, Никитушкой и Аринушкой, хоть этих-то путем окрестили, и с тещей, дай Бог памяти… И с тестем, а тесть зело черен и сварлив…

Вроде бы приехала еще сестра тестя, и кузина Аринушки с Никитушкой, и еще чья-то тетя, но тут я запуталась окончательно. Легко ли разгребаться в чужом семействе, когда собственную речь с трудом разумеешь?

– Наваждение! Сгинь, рассыпься! – сказала я. И через плечо полковника посмотрела на писанную им грамотку. Грамотка не уместилась на одном листе, а заняла еще половину другого, что плохо, бумагу-то беречь надобно. Проснувшаяся память любезно предоставила толстую, своим домашним писцом Федькой переписанную книжищу, именуемую «Домострой». Вот где мудрые словеса-то про бережение!

Вспомнить бы еще, что книжища толковала про неумеренное гостеприимство!