Труп в оранжерее

Я думаю, милорды, мне больше нечего сказать. Вам я оставляю торжественную и радостную задачу освобождения благородного пэра, вашего товарища, от этого несправедливого обвинения. Вы человечны, милорды, и некоторые среди вас ворчали, некоторые смеялись при получении этих средневековых роскошных красных мантий и горностая, столь чуждого вкусу и привычке для века прагматизма. Вы знаете достаточно хорошо, что

ни бальзам, ни скипетр, ни меч,

ни булава и ни венец имперский,

ни одежда, расшитая златом и жемчугами,

и ни забавный титул, и ни поток величия мирского,

который победит возвышенные светские опоры,

не могут добавить достоинства благородной крови.

И все же то, что вы наблюдаете день за днем, как глава одного из самых старых и благороднейших домов в Англии стоит здесь, отрезанный от вашего товарищества, лишенный исторической почести, надеющийся только на справедливость, — не может не суметь поменять местами вашу жалость и негодование. Милорды, это ваша счастливая привилегия — восстановить его любезности герцогу Денверскому эти традиционные символы его благородного ранга. Когда пристав палаты задаст вам индивидуально торжественный вопрос: считаете ли вы Джеральда, герцога Денверского, виконта Сент-Джорджа, виновным или не виновным в ужасном убийстве, каждый из вас, непоколебимо, без тени сомнения, сможет положить руку на сердце и сказать: «Невиновен, честное слово».

Глава 19 КТО ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ?

Пьяный как лорд? Как класс

они довольно трезвые.

Судья Клюер, в суде

В то время как генеральный прокурор занимался неблагодарным делом, пытаясь затенить то, что было не только очевидно, но и приятно всем присутствующим, лорд Питер потащил Паркера к Лиону и слушал за огромной тарелкой с яичницей и беконом о приезде госпожи Граймторп в город и долгом перекрестном допросе леди Мэри.

— Над чем вы смеетесь? — неожиданно спросил рассказчик.

— Какая несусветная глупость, — сказал лорд Питер. — Бедный старина Кэткарт. Она была девственницей! И, как я предполагаю, она все еще девственница. Я не знаю, почему она упала в обморок в тот момент, когда я перестал смотреть на нее.

— Вы ужасный эгоист, — проворчал Паркер.

— Я знаю. Во мне всегда было что-то ребяческое. Но что меня волнует — так это то, что я, кажется, становлюсь слишком впечатлительным. Когда Барбара отказала мне…

— Вы излечились, — сказал его друг жестоко. — По правде говоря, я заметил это уже давно.

Лорд Питер глубоко вздохнул.

— Я ценю вашу искренность, Чарльз, — сказал он, — но мне хотелось бы, чтобы вы не выражались таким образом. Кроме того — смотрите, они выходят!

Площадь Парламента начала заполняться народом. Потоки людей потекли по улицам. Всплеск алых одеяний появился напротив серого надгробного камня Сент-Стефана. Секретарь мистера Мурблса внезапно появился в дверях.

— Все хорошо, милорд оправдан — единодушно, — и, пожалуйста, вы могли бы подойти, милорд?

Они вышли. При появлении лорда Питера некоторые возбужденные наблюдатели приветственно подняли руку. Мощный порыв ветра прорвался внезапно сквозь площадь, надувая алые одежды появляющихся пэров. Лорда Питера окружали то одни, то другие, пока он не достиг центра группы.

— Извините меня, ваша светлость.

Это был Бантер. Бантер, чудесным образом держа на своих руках алую мантию с горностаем, окутал синий костюм из саржи, который, по его мнению, позорил его господина.

— Позволите мне почтительно поздравить вас, ваша светлость.

— Бантер! — закричал лорд Питер. — Боже, человек сошел с ума! Черт возьми, уберите эту вещь, — добавил он, врезавшись в высокого фотографа с галстуком, завязанным узлом.

— Слишком поздно, милорд, — сказал обидчик, торжественно протягивая негатив.

— Питер, — сказал герцог. — Э… спасибо, старина.

— Все хорошо, — сказал его светлость. — Очень веселая поездка. Ты выглядишь подобающе. О, не стоит жать руку, я давно догадался об этом! Я слышал, как фотообъектив этого человека щелкнул…

Они проталкивались сквозь толпу к автомобилям. Две герцогини уже сели в машину, и герцог собирался последовать за ними, когда пуля, разбив окно автомобиля, пролетела в дюйме от головы Денвера и отрикошетила от ветрового стекла.

Паника и крики. Большой бородатый человек какое-то мгновение боролся с тремя констеблями; затем последовало несколько беспорядочных выстрелов, и после стремительного агрессивного натиска толпа расступилась, затем сомкнулась подобно собакам, преследующим лису, пронеслась мимо палат парламента, направляясь к Вестминстерскому мосту.

— Он ранил женщину — он под автобусом — нет, вон он — убийца! — остановите его!

Пронзительные крики и вопли — свистки полицейского — констебли, бросающиеся из-за каждого угла, — сталкивающиеся такси — бегущая толпа…