Труп в оранжерее

Паркер немало постарался, чтобы найти этого свидетеля, и теперь смотрел на расстроенного сэра Вигмора Вринчинга с явной усмешкой. Пока мистер Глиббери занимался всем этим, наступил полдень, и когда председатель суда пэров спросил лордов, желают ли они, чтобы заседание палаты было отложено до 10.30 следующего дня, лорды ответили «да» таким образцовым хором, что вопрос был решен единогласно.

Поток клочковатых темно-лиловых облаков двигался уныло в западном направлении, когда их вынесло на парламентскую площадь, где кричали и кружили чайки. Чарльз Паркер завернулся в свое старое пальто, садясь на автобус, чтобы добраться домой на Грейт-Ормонд-стрит. Еще одна капля добавилась к его унынию, когда кондуктор вместо приветствия сказал:

— Места только наверху! — и звонок зазвенел прежде, чем он смог выйти. Он поднялся на верхний открытый этаж и сел там, придерживая шляпу.

Мистер Бантер печально возвратился на Пиккадилли 110-А и блуждал тревожно по квартире до семи часов, после чего вошел в гостиную и включил громкоговоритель.

— Говорит радиостанция Лондона, — сказал беспристрастно невидимый голос. — Говорит Лондон. Сейчас прослушайте прогноз погоды. Центр низкого давления пересекает Атлантику, и еще один циклон находится над Британскими островами. Штормы, с обильным дождем и дождем со снегом, будут распространяться, переходя в бурю на юге и юго-западе…

— Никогда не знаешь, — сказал Бантер. — Думаю, лучше зажечь камин в его спальне. Посмотрим.

Глава 16 ЗАПАСНОЙ

Он взял свой лук и был таков;

он через реки плыл;

А по лугам без башмаков

бежал что было сил.

Бежал мальчуган вперед, вперед

Спешил через луг и лес

В замке не стал тревожить народ

А на стену залез.

Баллада о леди Мейзри (Пер. Игн. Ивановского)

Лорд Питер глядел сквозь неприветливое скопление облаков. Тонкие стальные распорки, невероятно хрупкие, медленно качались сквозь свет и посверкивали внизу, там, где обширный ландшафт, вызывающий головокружение, разворачивался подобно автоматически вращающейся карте. Перед собой он видел напряженную спину своего компаньона в куртке из гладкой кожи. Он надеялся, что Грант чувствует себя уверенно. Рев двигателя заглушил короткие тревожные слова, которые пилот бросил своему пассажиру, когда они подверглись сильным порывам дождя с ветром.

Уимзи перестал думать о существующем неудобстве и мысленно вернулся к последней странной, поспешной сцене. Фрагменты беседы проносились в его голове.

— Мадемуазель, я обыскал два континента в поисках вас.

— Неужели? Наверное, это срочно. Но спешка для большого медведя означает опасность и драку при его появлении, а я не люблю неприятности.

На низком столике стояла лампа; он вспомнил, как слабый свет мерцал в дымке коротких золотистых волос.

Она была высокая, стройная и смотрела на него, утопая в огромных черно-золотых подушках.

— Мадемуазель, для меня маловероятно, что вы должны сейчас обедать или танцевать с человеком по имени Ван Хампердинк.

Что нашло на него, зачем он сказал это — когда времени оставалось так мало, а дела Джерри были так важны?

— Господин Ван Хампердинк не танцует. Вы искали меня на двух континентах, чтобы сказать это?

— Нет, я по важному делу.

— Хорошо, присаживайтесь. Она была весьма откровенна.

— Да, бедняга. Но жизнь стала очень дорога с тех пор, как началась война. Я отказалась от некоторых хороших вещей. Но постоянно случались неприятности. И было так мало денег. Вы видите, нужно быть разумным. Существует старость. Необходимо быть предусмотрительным, не правда ли?

— Конечно.

У нее был небольшой акцент — очень знакомый. Сначала он не мог вспомнить. Затем его осенило: предвоенная Вена, столица невероятного безумия.

— Да, да, я написала. Я была очень любезна, очень разумна, я сказала: «я не та женщина, которая может терпеть недостаток средств». Это понятно, не так ли?

Это было охотно понято. Самолет неожиданно попал в воздушную яму, пропеллер, трещащий беспомощно в пустоте, остановился, и самолет вошел в штопор.

— Я читала об этом в газетах — да. Бедный мальчик! Зачем кому-то понадобилось убивать его?

— Мадемуазель, именно поэтому я прибыл к вам. Мой брат, которого я очень люблю, обвиняется в убийстве. Его могут повесить.

— Брр!

— За убийство, которого он не совершал.

— Бедный мальчик…

— Мадемуазель, я умоляю вас, будьте серьезны. Мой брат обвинен, состоится суд…

Она сосредоточилась и стала сама любезность. У нее были любопытные хитрые синие глаза — когда она закрывала их, полные низкие веки образовывали мерцающие щели.

— Мадемуазель, я умоляю вас, попытайтесь вспомнить, что было в его письме.

— Но, мой бедный друг, как я могу? Я не читала письмо. Оно было очень длинным, очень утомительным, полным неприятностей. С этим было покончено — а я никогда не беспокоюсь о том, чему нельзя помочь, неужели непонятно?

Но его неподдельное отчаяние подействовало на нее.