Труп выгоревших воспоминаний

–В этот раз он только и делал акцент на местах, где родились, проживая большую часть своей жизни до переезда в Париж, девушки.

– А тебе этого мало?

– Мало. Я знаю недостающие названия провинций, но не имею представления о станциях метро или улицах. Эта информация практически ничего мне не дала.

– Но ты нашла недостающую окружность, не так ли?

–Я нашла нечто большее, чем просто недостающую окружность.

– Вот как? Просвети меня.

Я замолчала. Людовик Шеннер не верил с самого начала в мою версию. С чего бы вдруг он так резко захотел услышать ее сейчас? Я всмотрелась в глаза напарника. В них присутствовал не интерес, а самая настоящая насмешка. Надзиратель с первых дней обучения на его базе научил меня и других воспитанниц распознавать истинные мотивы в поставленных вопросах собеседника. Что ж, если Людовик думает, что я настолько глупа, что выложу ему все до единой мысли о деле, он глубоко ошибается. Я и так дала ему неплохие наводки, предоставив наброски нарисованных вчера в кафе карт. Да и вообще, я отстранена от этого дела. В таких моментах весь мозговой штурм ложиться полностью на светлую голову Людовика.

– А мы разве не опаздываем? – Прошипела я вопрос, склонившись над его ухом, старательно игнорируя негодующий взгляд напарника.

Я не умею лгать, но люблю недоговаривать. И как же я радуюсь в подобных моментах, ведь недоговариваю я довольно часто, старательно избегая любую информацию, готовую просочится в головы любознательных коллег Могильного Памятника. Людовик Шеннер распознает ложь на раз – два. Я не раз наблюдала за его допросами с подозреваемыми преступниками, которые пытались сначала лгать, но, когда они понимали, что с напарником этот фокус не пройдет, выкладывали всю правду подчистую. Если же я выложу всю правду о своей прошлой жизни, я сломаюсь. Мне это необходимо, я готова поплакать и кому – то высказаться, но не сейчас. Не тогда, когда я близка к последнему и непредсказуемому воссоединению с надзирателем. При каждом его взгляде я должна быть сильной. Черт возьми, я обязана справиться и не расклеятся.

– Я опаздываю, – подтвердил Людовик. Увидев на моем лице замешательство, пояснил. – Ты ждешь снаружи и пытаешься не влезть в неприятности.

– Почему я не могу войти с тобой?

– Полиция ждет одного сотрудника Могильного Памятника. А не двоих. К тому же, насколько мне известно офицер полиции Рене Ламонтань и его помощница подполковник Вероник Патель ждут в гости Людовика Шеннера. Представь как они удивляться, если увидят вместе с ним юною особу Яну Лаврецкую, которая вчера самолично подписала договор у Олега Варновски о собственном отстранении от нашего невеселого дела. После встречи с нами, Рене Ламонтань как один из немногих друзей Варновски – старшего, позвонит к нам в офис Могильного Памятника и доложит Олегу Варновски о твоем визите вместе со мной. Как думаешь, кому в таком исходе событий сделают выговор, а кому попросят подписать заявление об увольнении по собственному желанию?

– Все упирается в… – Я замолчала, понимая что высказала свое недовольство вслух.

– В Варновски – старшего. – Договорил за меня Людовик. – Да, Яна. Пора бы тебе уже принять этот неоспоримый факт к сведению. – Людовик осторожно обогнул меня, поднялся на ступеньки, но остановившись в нескольких сантиметрах от двери, повернулся ко мне. – Я ненадолго. Когда я вернусь, ты обязана стоять на том же месте, где я тебя оставил до своего ухода.

– Я не твоя обучаемая собака, Людовик. – Негодующе зашипела я.

– Ты хуже обучаемой собаки, Яна. Но даже собака, услышав команду, остается на месте и дожидается хозяина, ты же попадаешь в неприятности.

– Исчезни, будь добр. – Я злобно посмотрела на напарника.

– Ты будешь здесь. Точка, граничащая с восклицательным знаком. – Людовик продолжал выводить меня из себя.

– Сгинь.

– Яна.

– Я буду здесь. – Процедила я сквозь зубы, и немного погодя, пока напарника не успел скрыться за дверью, добавила. – В пределах видимости.

Людовик скрылся за дверью. Я не знала: услышал он мои последние слова или нет, но мне было уже все равно. Напарник с первых дней проявлял ко мне негатив. Подкалывания и сарказм –наши методы выживания в совместном обществе во время рабочих дней. Мне нравилась моя работа, и я не планировала ее терять в ближайшие два года своей учебы.

Я огляделась. Перед моим взором выросли небольшие четырехэтажные дома, покрытые коричневой краской. Краску на домах давно не обновляли. Это упущение придавало улице ее истинную старину.