Трупный синод

Первый шаг заговорщиками был сделан. Отправив пленных в квиринальскую тюрьму и распорядившись относительно погибших, а помимо семерых баварцев на площади возле папского дворца полегли и пятеро человек римской милиции, Теофилакт и Альберих продолжили свои действия согласно намеченному плану. Альбериху предстояло выполнить наиболее опасную его часть, а именно открыть Остийские и Ослиные ворота города, впустив войско сполетцев, которое ночью должно было с минимальным шумом занять Авентинские и Целийские холмы, включая Латеранский дворец. Самому же Альбериху с его людьми предлагалось ночью подняться вверх по правому берегу Тибра и, напав со стороны Леонины, занять Замок Святого Ангела, окружив, таким образом, баварский лагерь, стоящий на Марсовом поле. В своих действиях Альберих мог, в крайнем случае, рассчитывать на помощь милиции охранявшей папский город Льва, для чего папа Стефан выдал необходимые разрешения. Что до Теофилакта, то у него была миссия более пикантного и дипломатического свойства.

Эпизод 10. 1650-й год с даты основания Рима, 10-й год правления базилевса Льва Мудрого, 5-й год правления франкского императора Ламберта (6—10 августа 896 года от Рождества Христова)

Парки Рима во времена античной Империи являлись ничуть не меньшей достопримечательностью Вечного города, чем бессмертные здания Капитолийского холма. Зеленым живописным кольцом они охватывали окраины Рима, соревнуясь между собой в изяществе своих ландшафтов, в ароматических коктейлях своей растительности, в состоятельности и знатности граждан, избравших их местом своего досуга. Среди всех достойных и многочисленных конкурентов участь садов Мецената, раскинувшихся на востоке Рима, поначалу представлялась совсем незавидной, так как издревле на этом месте существовало кладбище для бедных. Со всех концов города сюда свозили останки бродяг, нищих и преступников, и попросту сваливали мертвые тела на землю, не утруждая себя заботой о надлежащем захоронении. Меценат, советник и друг Августа, совершил подвиг достойный Геркулеса, взявшись облагородить это гиблое во всех смыслах место, и уже вскоре окрестности Эсквилина огласил прекрасный слог Горация, среди патрициев делом чести стало посетить первый в Риме термальный бассейн, построенный здесь, а вечерами сам император спешил сюда отдохнуть от всепоглощающей трясины государственных дел.

Гибель Империи привела к ожидаемому запустению садов и парков города. Природа, предоставленная самой себе, очень быстро уничтожила следы вмешательства человека, густым покрывалом своей зелени накрыв все древние строения и мягкими щупальцами своих корней настойчиво дробила твердый камень искусственных построек. С течением времени сады Мецената превратились в самый настоящий лес, заполонивший собой все пространство между сервийскими и аврелиановыми стенами, но Рим не забыл о своих бывших садах полностью. Склоны Эсквилинского холма, как в античную эпоху, еще долго оставались излюбленными местами отдыха тех римлян, которые предпочитали спокойную размеренную жизнь шумным утехам большинства сограждан. Под сенью лавровых и цитроновых деревьев тысячи римских юношей и девушек на протяжении веков пылко признавались в своих чувствах, здесь гибла и рождалась любовь, здесь разрывались сердца, здесь воспаряли к небесам. В период цветения деревьев эти сады, несомненно, являлись самым романтичным и живописным местом того времени в Риме. Возвышенные чувства неизменно посещали всякого, оказавшегося в пределах этих садов и могли быть омрачены лишь время от времени появляющимися здесь грабителями, которые не чурались заявить о своих корыстных мотивах в самые неподходящие для любовников моменты.

Жилых домов в этих местах было очень немного, поэтому Ратольд без особого риска для репутации поместил свою возлюбленную в один из таких домиков, поручив ее охрану юному оруженосцу. На протяжении последних двух недель Ратольд бывал здесь почти ежедневно, находя общество египтянки Миу гораздо более приятным, нежели жизнь среди соотечественников, даже в те времена выделявшихся своими грубыми манерами и не всегда приятными ароматами своих излишне мужественных тел.

Ратольд, к двадцати годам успевший как вкусить любовь своих строгих соотечественниц, так и отведать прелести знойных итальянок, не считал себя в амурных утехах зеленым новичком. Однако, юная египтянка открыла ему массу удовольствий, о которых он, к своему стыду, даже не подозревал. Каждым свиданием Миу старалась удивить Ратольда, каждый раз ее ложе было обставлено разного рода благовониями, то расслабляющими, то вызывающими звериные инстинкты. Неудивительно, что Ратольд так стремился покинуть скучное общество римского папы и солдафона Фароальда в этот жаркий августовский вечер.