Трупный синод

Как только Хатто подкрепился, маленькая делегация вновь вышла из Милана. Об опасном для Хатто разговоре граф уже больше не вспоминал. Всю дорогу он пытался сконструировать свой будущий разговор с Агельтрудой, прикидывая варианты возможного торга. Хорошо, что сей разговор не будет напоминать диалог победителя и побежденного, отнюдь, герцогиня сама инициировала эти переговоры, следовательно, Милан имеет право потребовать от нее определенных дивидендов. Но, так и быть, резюмировал Майнфред, город, в его лице, будет достаточно великодушен, учтет проблемы герцогини и не потребует лишнего.

Спустя час путники достигли цели. Все трое были препровождены к шатру, в котором находилась Агельтруда, камеринский граф Альберих и шестеро солдат. Заходя в шатер, Майнфред все еще пребывал во власти своих прогнозов относительно предстоящего разговора и гадал, с каким лицом и настроением встретит его хитрая и умная герцогиня, поэтому он на время потерял дар речи, когда та, подняв на него сверкнувшие сталью глаза, сказала коротко и твердо:

— Заковать его!

В мгновение ока по две пары крепких солдатских рук оказались на руках старого графа. С юным оруженосцем церемониться не стали — он пал от не знающего жалости меча Альбериха. Хатто поспешно выпрыгнул из шатра.

— Что это значит, герцогиня?! — придя в себя, возопил Майнфред, — вы меня пригласили на переговоры, дали гарантии моей безопасности и теперь надеваете кандалы? Где ваше слово?!

— Я вас не приглашала, граф Майнфред, а, стало быть, не было и никаких гарантий с моей стороны. Вы подняли мятеж против императора Ламберта и Италии. Вы явились сюда, как гордый и дерзкий мятежник, я объявляю вас своим пленником и приговариваю к немедленной смерти!

— Хатто! Где этот проклятый монах? Слышишь ли ты меня, негодяй, клятвопреступник?!

Хатто вошел в шатер. Куда девалось все его смирение и его, перед всеми лебезящий, взгляд? В этот момент он был само воплощение торжествующей ужасной мести. Он устремил на Майнфреда свои глаза, полные ненависти и дерзкого презрения.

— Ты дал мне клятву монах! Ты присягал на Святом Евангелии! О, пусть я погибну, но что наделал ты? Ведь ты погубил свою душу, и не только свою, ты призвал в соответчики своих детей и потомков!

— Благодаря вашим стараниям, у меня больше нет детей и, стало быть, не будет и потомков. Вы не зря вспомнили сегодня двух человек казненных вами!

— Кто они?

— Мои дети, — Хатто, вспомнив о своей потере, горестно закрыл лицо руками, Агельтруда покосилась на него с брезгливостью, — вы убили моих детей!

— Они были преступниками, и если я не прав, я очень скоро буду держать ответ пред Господом! Но души их пропадут теперь так же, как и твоя подлая клятвопреступная душа!

— О, тут вы неправы, милейший граф, — отняв от лица руки и обнаружив на нем самое ехиднейшее выражение, заметил монах, — никакой клятвы я не нарушал и в том призываю в свидетели присутствующих здесь. Я повторю то, что я сказал на Евангелии.

И Хатто в точности повторил текст клятвы. Агельтруда уставилась на него с изумлением, в котором впервые, по отношению к монаху, появилось некоторое подобие уважения.

— Так вот, любезный граф, — недопустимо фамильярно продолжал монах, — я действительно однажды вывез вас из Милана и вернул вас обратно, когда вам вздумалось меня накормить. Далее мы последовали из Милана уже во второй раз. На эту поездку ни я, ни кто иной, гарантий вашей безопасности не давал!104

Граф, на руках которого по-прежнему висели по двое охранников, исступленно и бессильно завыл, поняв, что его провели. Агельтруда хихикнула, подивившись смекалке Хатто. Альберих подумал, что такой сметливый мерзавец может сослужить хорошую помощь и впредь.

— Агельтруда! — нашел в себе силы на последний довод Майнфред, — как же ты будешь смотреть в лицо своему сыну, другу моего Гуго, после того как казнишь меня?

— Мой сын — император, и в решениях своих он руководствуется, прежде всего, интересами вверенной ему Империи. Ты мятежник и предатель, Майнфред, и ты будешь казнен. Что до твоего Гуго, то либо он будет целовать руки моему сыну и находиться целиком в его милости и власти, либо его будет ждать такая же участь, как и тебя. Надеюсь, он будет более благоразумен.

— Будь ты проклята, Агельтруда! Верю, Небо накажет тебя и весь твой род за все то зло, что вы сеете вокруг! Господь не оставит без внимания то, что вы совершили в Риме! Проклятие падет на всех вас, учинивших это!

Агельтруда повернулась к Альбериху:

— Вывести его отсюда, заколоть, как кабана, и отправить обозом к миланцам в качестве десерта на сегодняшний ужин. Послать в Милан требование завтра же открыть ворота, иначе каждого десятого постигнет та же участь, что и их правителя! Да, и уберите, наконец, здесь вот это, — она небрежным жестом указала на тело убитого оруженосца.