Трусаки и субботники (сборник)

– Ну, из чего бы выпить, – подсказал я. – Я что-то разволновался… Будто бы опять побывал в кабинете К. В… А в сумке у меня «Столичная».

– Открой бардачок, – предложила Вика.

В бардачке действительно имелась посудина, фарфоровый или фаянсовый стаканчик, с сизыми овечками на боку, граммов на сто.

– С вашего позволения, – сказал я.

– Потом нальешь мне…

– Ты же за рулем…

– Ничего… У меня заграничный паспорт… И есть таблетки, подходящие к случаю…

– Ну коли так, налью…

Сам я был готов употребить две дозы с овечками. И без задержек…

– Ты, Василий, меня удивил, – сказала Виктория, возвращая мне посудину.

– Рассказом или действием?

– Действием, конечно…

– Я сам себя удивил, – сказал я. И сейчас же сообразил: а не запищал ли снова маленьким комариком, одолевшим старичка-паучка?

– И твоими нынешними чувствами к Юлии как к женщине…

– Тут от меня ничего не зависит, – угрюмо произнес я. – Случай медицинский…

Вылетевшие из меня слова показались мне совершенно пошлыми, я будто бы важничал или рисовался сейчас перед Викторией, разговор следовало прекращать! Да и сама Виктория Ивановна Пантелеева обязана была сообразить, что все, хватит, освободить двадцать первую модель от моего присутствия, а меня – от интересов благородного семейства, и помахать мне на прощанье деловито ухоженной ручкой.

Я плеснул водку в посудину, выпил, задышав напиток рукавом.

– На посошок, – сказал я.

Вика указала глазами на бутылку, спросила:

– И это для тебя теперь серьезно?

– В каком смысле? – выговорил я с вызовом.

– До меня донеслось, что ты чуть ли не запил, – сказала Виктория.

«Донестись» до нее могло только от одного человека, посещавшего нашу редакцию, и известие об этом донесении должно было меня разозлить, Вика не могла этого не понимать. Однако она смотрела на меня с состраданием или даже – показалось на мгновение – с сострадательной нежностью, но я вместо того, чтобы обрадоваться или умилиться этой нежностью, как и в прошлый раз на Лесной, ощутил себя девятиклассником, столкнувшимся на перемене с заведующей учебной частью. Женщина глядела на меня куда более взрослая и разумная, нежели я. Мне необходимо было освободиться от ее власти и опеки, и требовалось произнести какие-нибудь подлые слова. Но мною было произнесено лишь некое шипение:

– Разумнее было бы поучать вам своего супруга, коли нашлись бы к тому какие-либо основания, а не тратить время на мое воспитание.

И я открыл дверцу «Волги». – Подожди, Василий, – вцепилась мне в руку Виктория. – И не обижайся. Тут не поучение… тут необъяснимая и для меня самой озабоченность… Может, кому-то именно и надо, чтобы ты запил… Или хотя бы расслабился…

– И кому же это надо? – спросил я.

– Я не знаю. – Деловая леди или завуч пропала, передо мной сидела испуганная Вика Корабельникова, правда лишившая себя косы. – Я боюсь за тебя… И я хотела бы увидеть тебя… Стала бы я выслеживать тебя, если бы у меня не возникла жизненная необходимость видеть тебя!..

Я помолчал. Потом сказал опять же с вызовом (только кому? Виктории? себе? судьбе? миру?):

– Напрасно… Мне теперь все равно… Я потерял интерес к жизни… Мне теперь никто не нужен. И я не нужен никому…

Позер, тотчас оценил я себя, позер! Но ведь я не врал, возможно, пафосно преувеличивал свою маяту, но по сути-то – не врал…

– Василий, Васенька… – и ладони Вики охватили мой кулак, принялись гладить мои пальцы.