Трущобы Петербурга

Трудно было думать, чтобы эта женщина могла согласиться на какую-либо мошенническую сделку, но Ковалев обещался уладить и это дело.

Когда ей рассказали, в чем дело, то она настолько возмутилась, что едва не полезла в карман за револьвером и собралась куда-то, но Ковалев и Ланцов все-таки сумели убедить ее.

– Тем более, – говорил Ковалев, – вы давно живете с Ильей Ильичом, сами даже и не знаете, чем он по-настоящему и занимается.

– А мне какое до этого дело!

– Как, какое дело? Наоборот, вы и должны знать, что он делает, потому что, живя с ним, вы должны делить и его будущую судьбу.

– Но, во всяком случае, я ему не жена.

– Это ничего еще не обозначает. В случае, если он попадется в каком-нибудь противозаконном деле…

– А разве он занимается противозаконными делами?

– А чем же вы прикажете заняться порядочному человеку в наше время? Благочестием? Но на нем далеко не уедешь…

Трудиться и работать? Но тут опять вопрос, будет ли от этого польза?

Сколько тут ни бейся, а потерянного капитала не вернешь. Вот и приходится придумывать другие способы как можно скорее вернуть свое благополучие, но в наших законах существует только один способ приобретения – заработай и получи! Но скажите, пожалуйста, где вы можете найти такую работу, чтобы в один какой-нибудь месяц приобрести более двадцати тысяч рублей?

– Вот уж не знаю. Ясно, что это невозможно, но зато есть и способ, хотя и не одобряемый законом. Зато самый верный, это – афера.

– Да-с! Разве не аферист был тот негодяй, который бессовестно ограбил вас после смерти вашего супруга, который прекрасно живет на ваши деньги и в ус себе не дует?

– Молчите и не смейте мне говорить об этом! – вся покраснев, воскликнула Олимпиада.

– Простите меня, что я невольно вам напомнил об этом, – сказал Ковалев. – Но нельзя забыть и то, какие страшные последствия были для вас.

– Да, это верно.

– Точно таким же образом поступили все эти господа. Бухтояров и другие господа, нажившие себе громадный дом и капитал. Неужели, по-вашему, щадить и их?

– Но почему вы думаете, что Бухтояров нажил себе состояние такою подлостью?

– Я знаю всю его биографию как свои пять пальцев, – соврал Ковалев. – И потому не считаю нисколько преступным, если часть его капиталов перейдет в наши руки. Слушайте, Олимпиада Павловна, бросьте все ваши устаревшие убеждения о какой-то честности, необходимой только для нищих людишек и побирух. Вам надо жить и по-прежнему блистать и блистать. Раз вы были сами жертвою других, то пусть будут жертвы у вас.

Разбередив старые раны в сердце молодой женщины, хитрый Ковалев был убежден в том, что Кравцова пожелает выместить происшедшее с нею горе, доведшее ее до положения падшей женщины, еще на ком-нибудь. Он продолжал ей рассказывать выдуманную им самим историю прошлой жизни Бухтоярова, который, будучи якобы блестящим гвардейским офицером, соблазнил какую-то вдовушку, бросил ее, забрав все ее капиталы, и так далее в этом роде.

В унисон ему пели Илья Кубарев и Ланцов, так что, окруженная одними только негодяями, молодая женщина не слышала ничего лучшего и невольно должна была согласиться на все их предложения.

И вот мы видели уже их въезжающими торжественно в дом Бухтояровых с измененными физиономиями и фамилиями, потому что Илья Ильич Кубарев вдруг превратился в рыбинского купца Тимофея Михайловича Ковалева, Олимпиада – в госпожу Ковалеву, а Ланцов – в ее родного брата Иринарха Телегина. Причем у всех документы были в такой исправности, что только один управляющий домом Матвей Дементьев мог знать, что это за люди.

Чем больше жила Олимпиада в доме Бухтояровых, тем больше убеждалась, что все это были прекрасные люди, совсем не похожие на тех, среди которых она вращалась. Ей положительно все нравились: солидный и вместе с тем чрезвычайно добродушный Павел Михайлович Бухтояров, его жена Екатерина Семеновна, которою не могла нахвалиться жившая у нее прислуга, наконец, дворник Иван с его миловидной Марьюшкой.

Теперь после этого долгого отступления будем продолжать прерванный рассказ.

Олимпиада с болью в сердце выслушивала рассуждение Ланцова, так тонко наметившего гибель совсем ни в чем не повинных Ивана и Марьи ради их общей хищнической цели. Но она молчала в тайной надежде, что все ухаживания молодого, но зато опытного мошенника за Марией будут бесплодны.

«Баба она, пожалуй, не из тех, которые легко поддадутся, – думала Олимпиада. – Попрыгаешь около нее, попрыгаешь, а потом и отстанешь, если не нарвешься на кулак ее мужа».

На другой день в квартире Ковалевых появилась Марья.

У них был обычай такой.

Живя уединенно в своей квартире, господа Ковалевы вели пьяную и беспутную жизнь. По временам мужчины куда-то уходили на долгое или короткое время и потом возвращались, нагруженные закусками. Но если появлялось какое-нибудь постороннее лицо, будь то хоть дворник, то картина сразу менялась. Все тут казалось степенно и ладно, и выпивка куда-то исчезала, более пьяные прятались в спальне, только Олимпиада встречала пришедшего со своей обычной приветливой улыбкой на помятом, но все еще красивом лице.