- Разъединое мгновение! А в чай чего может того… добавить?! Может той самой…
- Молочка ей туда лишь тепленького!
- Разъединое мгновение! Бегу!
- А может не надо, все-таки? У меня прошло уже горло, - и надо было еще про вернувшуюся память добавить относительно несчастного Государева Указа, но я, увы, не успела:
- Принесла!
Вот тут мы с главным казначеем взглянули друг на друга и вздохнули синхронно, почти со страданьем. Зато кашель с нас троих, нервно напряженных в тесной мальской, как рукою сняло.
Вид из панорамных башенных окон в приемной палате Государя захватил меня целиком на первые часа полтора. Я меняла широкие подоконники, перебегая с одного на другой, и надолго замирала на каждом, иступлено изучая суетящийся город внизу, линии дальнего, будто выведенного широкой синей кистью горизонта за его стенами. А еще птицы. Они кружили над пестрой копошащейся площадью и садились на черепичные крыши. Облака стаями летели далеко-далеко, чтоб увидеть весь мир. И яркое зенитное солнце… вот после солнца глазам моим немного пришлось отдохнуть. И задуматься. А что я здесь, собственно, делаю? На гигантском столе Бохи – полированная светло-ореховая чистота с серой толстой тетрадью в самом центре (промахнется слепой лишь). Аккуратная, украшенная алой лентой на переплете тетрадь с крупной надписью «Расходная книга». И вот бы еще конфет с пряниками и орешками вокруг нее кто-нибудь накидал. Чтоб уж я наверняка соблазнилась: «Обзнакомьтесь, как Государь повелел, мешать не намерен вам». Однако, ключик от пентхауса этого не оставил, господин главный казначей. И вот было бы мне семнадцать лет, данное отношение не заметила точно. А сейчас… а что будет сейчас? А вот из элементарной женской вредности «обзнакамливаться» с местным бухучетом не буду. А взгляну ка вот на эти… гравюры? Нет, просто четко вычерченные рисунки.
Их было всего три, висящих в скромном ряду на самой дальней стене от стола. Исполненных в одном стиле с идентичной меленькой подписью в нижнем правом углу: селянин на летней дороге рядом с запряженным в повозку огромным четырехрогим козлом;
- Лихо!
И судя по году, патронировала данный монументальный проект сама матушка нашего молодого Государя, которая родом из… вспомнила! Улиса…
Примерно через полчаса я уже начала жалеть об отсутствии щедро рассыпанных по государеву столу конфет и пряников. Есть захотелось как-то сразу и много всего (кроме орехов). Впору бы вновь задуматься… Приступы гнева, мокрые глаза, звериный аппетит и что там у нас на календаре? Смешно. Или пореветь? Но, ни того, ни другого сделать мне не дали – тяжелая дверь приоткрылась и порог, сторожась, лишь одной ногой переступила Дорота. Какое благоговейно трепетное отношение к высшей власти. Так нет ее здесь и теперь!
- Дорота, входи! Ну что же ты?
Женщина с несвойственной ее годам юркостью прошмыгнула вовнутрь палаты и, сложив руки на животе, сусликом замерла:
- Оть. И, владетельная госпожа, вам бы покушать.
Я тут же радостно подскочила с отогретого подоконника:
- А уже можно?
Дорота удивленно вскинула брови:
- А запрещалось вам кем?
- Никем.
В выцветших глазах женщины на миг вспыхнул ясно видный гневный огонек:
- Ладненько. Так пойдемте же, я провожу.
- А погоди!
И какой местный чень меня тормознул? Но, взгляд, за секунду до того лишь скользнувший по стене мимо трех рисунков талантливого картографа Бита Була, вновь к ним возвратился. И слова вырвались совсем не те, что от великой радости близкой еды на кончике языка уже вертелись:
- Дорота, Государыня Дарьен, мать Бохаслава. Ты хорошо ее знала?
Старая ключница будто даже не удивилась:
- Да как же хорошо то? Она – Государыня, а я тогда и вовсе жила тут старшей прислужкой[2]. Я знала прежнюю нашу владетельницу больше по… - женщина замялась, я профессионально шустро сообразила:
- Сарафанному радио.
- Оть?
- Разговорам, обсуждениям, сплетням.
- Да-а.
Что это?! Дорота до сей поры умеет девственницей краснеть?
- И-и? – подтолкнула я ее, не обращая больше внимания на данный интригующий факт.