Трусливый Ваня (Сборник)

И полез под кровать.

Василий Иванович проснулся, когда зажгли свечку, и заскрипел что-то спросонья. Но увидал, что рядом на стене ползёт таракан. Тюк! И нет таракана. А козя выдудила пузырёк, ещё требует. Дали ей другой, и третий, и четвёртый. А сами на неё не налюбуются. Но потом дед пощупал у неё животик и говорит:

— Точно турецкий баран. Будя. Облопаешься. Идём-ка лучше спать.

Залез на печку и взял козю себе под армяк[29].

Очень скоро козя в доме освоилась. Научилась скакать с пола на лавку, с лавки на лежанку, с лежанки на печку. И такая утешная стала, ласковая, что просто одна прелесть. Не только из рук ест, но даже по карманам шнырит. И всё бегает, суетится, хвостом трясёт.

Баба в ней просто души не чает.

— Вот подрастёт немножко, козлитоночка наша, и будет молока давать каждый день по две бутылки. А мы его будем дачникам продавать. Молоко козье драгоценное, потому что очень целительное, по полтиннику бутылка. А там острижём её, и буду я зимой вязать чулки и перчатки из козьего ангорского пуха на продажу. И тебе, старик, свяжу к твоему дню рождения.

А козинька между тем растёт не по дням, а по часам, а умнеет просто по минутам. Такая, наконец, премудрая козища стала, что даже уж невтерпёж. Сначала что она выдумала? Дедов табак жевать. Свертит он, бывало, себе кручёнку, заслюнит и положит на краешек стола, а коза уж тут как тут… Хап — и давай цигарку зубами во рту перетирать, и проглотит. Один раз ухитрилась: дед забыл ящик задвинуть, так она целый кисет с табаком изжевала и съела.

Но это ещё было вполбеды. Пришло лето, и козинька показала все свои способности. Что ни день — то на неё жалоба. Там капустную рассаду потоптала, там гряду левкоев слопала, там молодые яблоньки обглодала…

— Вы бы хоть привязали ваше убоище! — говорят старикам соседи.

— Привяжешь её, как же! Пробовали мы её привязывать, так она все верёвки перегрызёт.

— Ну, а всё-таки поглядывайте, неудобно так-то…

И, кроме того, изучила она одну преподлую манер у — стала бодаться. Идёт по двору человек, и без всякого внимания. А она потихоньку зайдёт сзади, да как разбежится, да как ударит лбом под коленки, тот мигом и сядет. Многие очень обижались.

И чем дальше пошло, тем пуще. Чем больше козлища растёт, тем больше наглости набирает. Через улицу в огороде весь молодой картофель повытаскала, всю клубнику викторию начисто уничтожила, сахарный горох истребила. Каждый день новое бедствие.

Не вытерпели, наконец, мужики, собрались вместе и пошли к деду-бабе.

— Как себе хотите, дед-баба, а больше нашего терпения нет. Житья нам не стало от вашего чудовища беспощадного. Вы его или продайте, или на мясо зарежьте. А больше мы не согласны!

Попробовала было баба заступиться:

— Что уж вы так строго? Чай, не разорила вас моя бедная ангорская козочка.

Мужики как грохнут от смеха, как закачаются:

— Да что ты, матушка! Разуй глаза-то, разве же это ангорская коза? Настоящий, что ни на есть, деревенский козёл.

— Да неужели же? Батюшки, стыд-то какой! Пропали мои ангорские варежки! Ах, пропало моё козье молочко…

И в ту же ночь пристала к старику. Пилила его, пилила… Осрамил ты меня на всю округу. Куда мне теперь глаза девать? Засмеют, задразнят меня, станут козлиной бабушкой звать. А всё через тебя, окаянный старик. Нет, как хочешь, а чтобы этой страшной твари в моём доме не было. Завтра же веди её на базар продавать. Иначе житья тебе от меня не будет.

Делать нечего. Покорился дед. Встал утром пораньше, обмотал рога козлу верёвкой и повёл за конец. А козёл и тут отличается. То упрётся копытами в землю, головой мотает — с места его не стронешь, то как подерёт вперёд — старик за ним еле поспевает, рысью бежит. Парни идут навстречу, заливаются:

— Дедушка, а дедушка, кто кого на базар продавать тащит: ты козла, аль козёл тебя?

Однако кое-как дошли они до базара, вёрст за двенадцать от своей деревни. Удалось деду продать козла очень скоро и выгодно. Расставаясь с козлом, чуть не плакал дед. Говорил новому владельцу:

— Уж ты, милый человек, побереги козелка-то. Он не простой, а ангорский. Умён до чего: только не говорит!..

Вернулся домой, отобрала у него баба деньги, легла спать.

А наутро… батюшки! Что за крик такой страшный на улице? Дед и баба к окну. А на них снаружи прямо так и тянется противная козлиная морда. Стал на дыбки, передними ногами в стену стучит, ушами хлопает, бородищей трясёт, носом дёргает и орёт во всё горло:

— Бе-е-е… Поесть бы мне-е-е!..

А на шее у него мотузок[30] верёвки болтается. Отгрыз-таки, подлец!

Да это ещё что! Глотнувши свободного-то воздуха, стал козёл по всей деревне озоровать. Раз пять его старик водил на продажу. Один раз в телеге увёз за тридцать вёрст, голову ему в мешок завязавши. Вернулся ведь! Через два дня вернулся. Весь в репье, в ссадинах, хромой, грязный, вовсе неприличный, и дерёт горло на всю деревню:

— Рады ли вы мне-е-е?..

Дошло, наконец, до того, что опять пришли мужики к деду, на этот раз уже всей деревней, от мала до велика, и сказали: