Читаем Труженики моря полностью

— Жаль, потому что вы добрый.

Дерюшетта улыбнулась. Жилльят тоже улыбнулся в ответ ей.

Потом он помог ей взойти в лодку.

Меньше чем через четверть часа лодка с Эбенезером и Дерюшеттой подъехала к «Кашмиру», все еще стоявшему на рейде.

XLV

Жилльят шел по берегу вдоль моря, избегая встреч.

Он давно научился перекрещивать край во всех направлениях, не попадаясь никому на глаза. Он знал все тропинки, как свои пять пальцев; у него были проложены и свои пути, уединенные и извилистые. Все это были дикие замашки существа, сознающего, что его никто не любит: он прятался. Он привык держаться в стороне еще ребенком, видя на людских лицах холодность. Привычка детства сделалась инстинктом.

Время от времени он оглядывался и смотрел на рейд, где «Кашмир» поднимал паруса. Ветра было мало, Жилльят шел скорее «Кашмира». Прилив начинался.

Иногда он останавливался и, повернувшись спиной к морю, смотрел на группу дубов, скрадывавших Валльскую дорогу по ту сторону скал. То были дубки, около Низеньких Домиков. Там, под этими деревьями, Дерюшетта написала когда-то имя его, Жилльят, на снегу. Снег этот давно растаял.

Он продолжал путь.

День был такой теплый, каких еще не бывало в этом году. В утре было что-то праздничное, торжественное. Май щедро рассыпал все свои сокровища; природа как будто задалась мыслию ликовать и радоваться. Отовсюду неслось ликованье, из лесу и из деревень, с моря и из атмосферы. Первые бабочки садились на первые розы. Все было ново в природе — трава, мох, листья, аромат, лучи.

Из Сампсоньевской гавани доносились звуки глухих ударов. То, вероятно, был стук топоров и молотков плотников, вынимавших машину из «Пузана». Шум этот чуть-чуть достигал до Жилльята, теряясь в массе гранита, к которой он прислонялся.

«Кашмир» приближался с медленностью призрака.

Жилльят ждал.

«Кашмир» подошел. Вырос, воспрянул. Точно увеличение тени. Такелаж вырисовался на небе черной сетью. Длинные паруса, на минуту затронутые солнцем, стали почти розовыми, невыразимо призрачными. Волны чуть слышно перешептывались. Никакой шум не нарушал величественного приближения этого силуэта. Палуба была как на ладони.

Рулевой стоял при руле, юнга качался на вантах, несколько пассажиров, облокотясь на перила, любовались ясной погодой, капитан курил.

На палубе был уголок, полный солнца. Жилльят смотрел в этот уголок. Там сидела Дерюшетта с Эбенезером. Они сидели рядом, облитые светом, и на их изящных, невинных лицах виднелись оттенки перехода одного ангела к другому. Их целомудренные объятия были полны значения. В них высказался весь Гименей. Скамья, на которой они сидели, была уже альковом, почти гнездом. Вместе с тем и торжеством, кротким торжеством любви, улетающей в облака.

Святое молчание. Глаза Эбенезера благодарили и созерцали; губы Дерюшетты шевелились; и, когда шлюп скользнул мимо в нескольких туазах от Кресла Гильд-Хольм-Ур, Жилльят услышал нежный голосок Дерюшетты. Она сказала:

— Посмотри, вон на скале человек: это он!

И действительно, то был он, то был Жилльят, человек в полном и великом значении этого слова.

«Кашмир» оставил за собой мыс Бю-де-ла-Рю и вдался в более глубокие складки волн. Меньше чем в четверть часа его мачты и паруса стали каким-то белым обелиском, постепенно уменьшавшимся на горизонте. Жилльят оставался на своем месте образцом высокой любви, которая стала выше любви к собственному счастию.

Пусть он так и останется на этой скале и в воображении читателя образцом благородной энергии, доброты и покорности святой воле Провидения, которые должен воспитать в себе всякий, кто хочет быть достойным человеком.

КОНЕЦ

Приложение

Словарик некоторых морских терминов[16]

Ахтерштевень — кормовая (задняя) оконечность судна в виде жёсткой балки или рамы, являющаяся продолжением киля, к нему подвешивают руль.

Бакборт, бакборд (нем. Bord — край) — левая сторона корабля.

Бейфут — морская снасть, трос, удерживающий реи у мачты.

Бизань — косой парус на бизань-мачте, ближайшей к корме.

Бимсы — поперечные балки, на которые настилается палуба.

Битеньга — стойка для закрепления снастей и якорного каната.

Боканцы — брусья, балки, выдающиеся за борт судна, для привешивания шлюпок, для подъёма тяжестей на палубу.

Брасопить — поворачивать рей в горизонтальном направлении, для постановки паруса по ветру.

Буйреп — снасть, привязанная одним концом к якорю, а другим к поплавку, указывающему место брошенного якоря.

Бухта троса — трос, свернутый в виде цилиндра или плоского круга.

Бушприт, бугшприт — передняя мачта, лежащая горизонтально или наклонно на носу судна.

Вант-путенсы — оковка, служащая укреплением вант по бортам.

Ванты — снасти, держащие мачты с боков.

Ватерлиния — черта вдоль борта судна, показывающая предельную осадку судна.

Ватерштаг — толстая смоленая снасть, канат, крепящий бушприт к носу судна.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза