Ц-5 (СИ)

— Геноссе Вольфу можно доверять, это человек чести и слова. О, Катарина! Готово?

— Да, Отто, вот.

— Гут…

…Двумя часами позже я протягивал свой паспорт молоденькому пограничнику в Шереметьево. На мне — теплая кепка, очки с простыми стеклами, светленький паричок почти до плеч по молодежной моде. А я по легенде — корреспондент «Юнге вельт».

Погранец кивнул мне и улыбнулся.

«Пронесло…»

Еще полчаса томительного ожидания… Объявлена посадка…

«Ил-62» с броской надписью «Интерфлюг» засвистел турбинами. Хлопотливые стюардессы щебечут, подчас мило путая «русиш» с «дойч». Я пристегнулся, напряженно глядя за стекло на терминал «Рюмка». Никого… Ничего…

— Уважаемые пассажиры! Наш самолет совершит полет по маршруту Москва-Шереметьево — Берлин-Шёнефельд…

Я откинулся на спинку. Ну же… Ну…

Турбины взревели. Лайнер качнулся и медленно, а затем все быстрее и быстрее покатился, отбрасывая колесами взлетную полосу. У-ах!

Оторвался. Набрал высоту. Оранжевое солнце ударило в иллюминатор поверх клубистых туч.

«Какой долгий день… — мысли еле ползли, тянулись из последних сил. — Опять я убегаю… Опять один… Как же мне все это надоело…»

Глаза закрылись сами. Лететь меньше трех часов. Выспаться не выспишься, но хоть передохнешь. Что меня ждет, откуда я знаю?

Когда СССР развалился, Маркуса Вольфа арестовали — демократы боялись Штази не меньше КГБ. Маркус никого из своих не выдал, а его люди не сдали Вольфа. Вот так-то. Потому и лечу.

«На Берлин!»

Глава 8

Понедельник, 23 февраля. Утро

Восточный Берлин, Карл-Маркс-аллее

Широкий и прямой проспект в зачине своем звался Шталиналлее, во славу Иосифа Виссарионовича, но хрущевская оттепель занесла слякоть и сюда — «осси» живо перекрестили «аллею» в честь проверенного, идеологически стойкого автора «Капитала».

Я шагал по чистеньким, выметенным тротуарам, и отдыхал душой. Зодчие словно привили Берлину московский дух — отсюда и до Александерплатц узнавался сталинский ампир, хоть и с немецким акцентом. В глаза не пылила чуждость, и это успокаивало, примиряло с участью бездомного.

Даже машины на улице знакомые — и пузатые «буханки» проезжали, и простенькие «Жигули» с «Волгами». А «Трабанты», «Вартбурги», «Робуры» роднились с нашим автопромом настолько, что казались своими.

Правда, люди вокруг болтали по-немецки, но это лишь радовало — попрактикуюсь хоть. Не терять же время даром.

Беспокойная ночь нагнала сонливость, я воспринимал явь с задержкой, туговато соображая, но ноги несли меня верным путем. Свернув в переулок — мою персону, тренькнув звоночком, обогнал почтальон на желтом велосипеде — я вышел к нужному дому. Высокому, наивно-помпезному, облепленному пролетарскими излишествами — в нишах сжимали молоты гранитные рабочие, а на барельефах… Вот уборщицы со швабрами и тряпками. Вот инженер мудрит с циркулем. А вот… Я прыснул в ладонь — фаянсовое панно изобразило трех пролетариев на отдыхе. Один развернул… то ли газету, то ли гармошку, не понять, а два других хлещут из бутылочных горлышек. Соцреализм.

Поднявшись на этаж, я позвонил. Долго не открывали, я уж руку поднял — еще разок вжать кнопку звонка, но тут дверь щелкнула. Мне открыла строгая бабуся с сигаретой в длинном мундштуке. Она смахивала на престарелую школьницу — ее глухому коричневому платью с белым кружевным воротником не доставало лишь фартучка. Пыхая дымком, бабуся вопросительно состроила брови.

— Вы не подскажете, — вежливо обратился я, — здесь проживает товарищ Штиглиц?

В глаза у хозяйки мелькнула тень — она словно припомнила нечто из давнего прошлого, когда радио выпевало «Лили Марлен» или бравую «Эрику».

— Извините, — наметила улыбку бабуся, — товарищ Штиглиц переехал в Карл-Маркс-Штадт.

— А товарищ Штиглиц ничего не передавал для Михаэля?

— Айн момент…

Тяжело ступая, хозяйка удалилась. За приоткрытой дверью застыла тишина, лишь запахи кофе и ванили дразнили обоняние.

«М-да, съесть бы чего-нибудь… — подумал я, тормоша в уме кулинарные фантазии. — Булочка с какао, перехваченная в аэропорту — это не серьезно…»

Гулкий звук шагов возвестил о приближении домоправительницы, и вот мощный корпус в «школьном» платье вписался в дверной проем. Бабуся молча, но с затаенной улыбкой, протянула мне пакет из плотной бумаги.

— Вам просили передать.

— Благодарю вас…

Дверь со щелчком закрылась, а я спустился по развороту лестницы и, у входа в общую ванную комнату, надорвал пакет. Внутри обнаружилась довольно тугая пачечка марок — и подробная инструкция, заботливо переведенная на русский.

Меня приглашали погостить в Варнемюнде. А внизу — подпись в две заглавные буквы «М» и «W».

— Яволь, геноссе Вольф, — сказал я вполголоса.

* * *

До Варнемюнде добрался на обычном «Икарусе» с берлинского автовокзала. Нет, ну, разумеется, сначала я отоварился в магазине «Деликат», торговавшем съестным класса «лакшери», а потом уже обилетился. Рокочущий автобус донес меня до самого моря.