Ц-5 (СИ)

«Стоп! — притормозил я поток сознания. — Сегодня ж двенадцатое…»

— Здравствуй, — не смело вытолкнула нежданная гостья, шаря взглядом по моему лицу, словно ища ответ на не заданный вопрос.

— Привет, — в памяти заиграл оркестр Франка Пурселя. Смычки исторгали пронзительную мелодию «Манчестер — Ливерпуль». — Заходи.

Потупив глазки, девушка переступила порог и легонько щелкнула задвижкой.

— С днем рождения, — мои губы наметили улыбку.

Дивный ротик Инны приоткрылся, будто силясь вымолвить то, что давно просилось на язык — и слезы потекли у девушки из глаз. Она махом закрыла лицо ладонями — маслянисто блеснуло обручальное кольцо — и заревела.

— Прости меня! Ну, прости! Ну, пожалуйста! — гостья выталкивала слова глухо и невнятно, давясь рыданиями. — Ну, не могу я так больше! Прости-и!

И что мне было делать? Я ничего не забыл, ни обиды, ни боли, но и зла своей «бывшей» не желал. Без особой охоты, но мои руки обняли Инну за плечи. Девушка моментально стиснула мою шею руками, прижалась, дрожа и выплакивая свои горести.

— Не плачь… Рёва-корова… — пшеничную косу моей школьной любови состригли ради роли, и пальцы перебирали короткие светлые пряди. — За что мне тебя прощать? Что ты такого натворила? Ну, влюбился, признаю. И что? Не утолил вожделения? Ну, да, жалко, конечно! — улыбнулся я. — Такую красотулю не затащил в постель!

Инна подняла заплаканное лицо и смущенно улыбнулась сквозь слезы. Утешая, я поцеловал ее соленые, чуть припухшие губы. Девушка встрепенулась, распахнула глаза, снова вспыхнувшие живым голубым светом, подалась навстречу — и поникла. Она больше не Дворская, она — Видова.

Неохотно отстраняясь, Хорошистка легонько, словно забывшись, провела рукой по моей рубашке, и шмыгнула носом, смазав весь эффект. А я очень хорошо чувствовал ее в этот момент, даже лучше, чем раньше. Я ведь никогда не ошибался в людях, улавливая их психосущность, что ли — и устои характера, и некий эмоциональный срез.

Инна не играла страдалицу, ее действительно мучало то, что произошло между нами. Вернее, то, чего не произошло. И эти переживания были замешаны на тягостной зимней мути — истериках сварливой матери, шипении новой родни, жестких императивах Гайдая. А опереться не на кого!

Если Олег не бросит ее, не предаст, я многое прощу «этому актеришке».

— Ты… с ним приехала? — приняв пальто «от кутюр», я небрежно повесил его на крючок.

Девушка кивнула, оглаживая платье на пуговицах от горлышка до подола. Замучишься расстегивать.

— Мама в Москве, на даче, — выговорила она, косясь в сторону, — а я хотела помириться с Ларисой… И встретиться с тобой, — голубые глаза глянули прямо. — Ты, правда, простил меня?

— Правда, — серьезно сказал я. — Пошли на кухню, чего здесь стоять.

Инна изящно скинула ботиночки и неуверенно покинула прихожую.

— Вот тапочки.

— Да я так… Никого нет? А мебель?.. А-а… Вы переезжаете?

— В Зеленоград. Я тут с Настей пока. Мама приедет на последний звонок и задержится до выпускного.

Будничный разговор несколько успокоил девушку.

— Понятно… — вздохнула Инна, присаживаясь, и кривовато усмехнулась: — Настя твоя меня очень не любит. И правильно… — она задумалась. — Сама не понимаю, почему я с Олегом. Нет, он хороший, хоть и порядком избалованный. Просто… Я ведь действительно хотела быть с тобой! Правда! Помнишь тот день, когда мы помирились? Прошлой весной еще? Я тогда полночи не спала, ворочалась всё, думала… Представляла, как мы будем танцевать на выпускном, а потом сбежим, и ты меня отвезешь далеко-далеко за город, в степь. Расстелешь покрывало прямо на траве, плеснешь вина в бокалы… Ну, или в бумажные стаканчики, не важно! А на рассвете мы выпьем за новую жизнь… Но сначала я скажу… сказала бы: «Отвернись!», и разделась… Бы. Эта картина до того засела в моей голове, что я не выдержала, и разболтала Рите. А она мне: «Блин-малина! Чего зря ждать? Езжай к нему на дачу!» — помолчав, Инна продолжила: — Рита была права, но мой план настолько очаровал меня, что я решила обязательно дождаться лета. А дождалась зимы…

Я прикрыл ее руку своей.

— Не расстраивайся, всё наладится.

Девушка печально покачала головой.

— Нет, Миша. Живу как-то… знаешь… по инерции, что ли. У меня всё есть, кроме надежд. И веры. А без них даже самая великая любовь угаснет, как догоревшая спичка. И тогда не видать мне счастья…

— Ты только не обижайся на Ларису… — осторожно и малость сумбурно заговорил я. — Мы с ней совершенно случайно встретились, она тоже плакала… И сказала… Ну, что у тебя не будет детей. Ты из-за этого… так?

Инна сжалась, зябко поведя плечами.

— Никогда не страдала чадолюбием… — пробормотала она. — Просто… Понимаешь, когда не можешь родить, начинается самоедство и приходишь к мысли, что ты — порченая. И ведь это правда! Рано или поздно эту треклятую правду нашепчут Олегу, и что у него останется ко мне? Жалость? Ну, уж нет! — Хорошистка бессильно опустила плечи. — Миша, ты только не думай, что я цепляюсь за Олега или жить без него не могу. Просто… Я хочу, чтобы у меня была нормальная семья. Всё. А не получается!