Царь без царства

Верховный вспомнил Совет, Залы и их смотрителей и нехотя согласился.

– …сын убитого соправителя, – между тем убеждал брат. – Этот-то готов выступить, в любой день, но мечей у него всего пять сотен. Если мальчик расшевелит их, толстых старых боровов, считай, путешествие кончилось. Вы останетесь здесь, в Гиллу Тхан, пока они собирают силы. Вот увидишь, через луну к вам потянется знать из других Пределов.

Внешне Самер остался спокоен, но под столом руки его сжались в кулаки – чтобы не дрожали. Значит, они задумали новую смуту. Владыка уверенно шел по стопам отца.

– А если ничего не выйдет?

– А если не выйдет, боровы вернутся в поместья, а твой лучезарный продолжит путь. Хотя, видят боги, не знаю, что ему тогда поможет!

Все это звучало страшно еще в столице, но там он хотя бы знал, что делать: бежать из города. И как можно скорее.

Однако до Гиллу Тхан еще нужно добраться.

Больше всего Верховному не хватало Именры: ее теплых рук, и мягкого голоса, и знакомого запаха в постели. Он не видел чародейку больше луны, со дня казни, и даже малец, который не давал ему вовсе пасть духом, остался в столице. Они с чародейкой так долго были вместе, что порой Самеру казалось – он давно разлюбил, сохранилась лишь привычка, не более. Еще в Джамайе он думал так.

В последний раз, когда они были вместе, маг смотрел, как Именра одевается, и отмечал, что тело ее уже не то, что прежде. Чародейка слегка поправилась и округлилась там, где не должно быть округлостей, а лодыжки ее отяжелели, но отчего-то стала еще желанней.

«Три дня», – думал Самер. Именра всего в трех днях пути. Полутора, если скакать с хорошей скоростью. С тем же успехом она могла быть по ту сторону Зубов Амма́т. Никогда еще он не чувствовал себя таким потерянным и беззащитным.

И ни перстень Верховного, ни вся его треклятая сила ничем не могли помочь.

Ндафы все не было. Летние дни тянутся долго, но вечера коротки: поздний закат быстро превратился в густую и полную запахов ночь. Прогудел гонг – в городе, под куполом храма, сперва рассудил Самер, но нет, то Падиш Вара созывал гостей к ужину. Вскоре на пороге возник слуга с бритым лбом и, рассыпаясь в любезностях, просил мудрого почтить присутствием прием.

Масай обменялся с хозяином взглядами. Самер едва заметно пожал плечами: пока рано беспокоиться, прошла пара звонов, и гонг, верно, застал Ндафу врасплох, как и их самих. С божьей милостью, никто не отличит одного островитянина от другого.

Верховный кивнул Квамбаю, чтобы следовал за ним.

Коридоры дворца были облицованы мрамором, на следующем этаже – блестящей плиткой, золотистой, песчаной, всех оттенков южных пустынь, а еще дальше вдоль стен потянулись деревянные панели.

– Здесь на запад, мудрый, – сказал слуга. – И вот сюда, по лестнице. Отсюда до побережья меньше дня езды. Если подняться на самый верх, то днем видно море, а ночью огни рыбачьих деревень.

Они оставили каменную часть дворца, теперь потолок держали столбы из железного дерева, а стены здесь были как в беседках: резные деревянные решетки, сквозь которые свободно проникал воздух. Ветер нес внутрь лепет фонтанов и запах абрикосовых деревьев в саду.

– Самер сар-Алай, ученик Газвана из линии Исбе́лы! – провозгласил слуга, его бритый лоб блестел в свете лампы над аркой. – Первый-в-Круге и Верховный маг!

Да, этот знал традиции имен в Круге – в отличие от джамайских торгашей. Тяжелые двери распахнулись, и Самер ступил навстречу музыке и гулу голосов. Шесть стражей в богатых панцирях склонились в поклоне, пока он шел мимо. Свет доброй сотни ламп струился по их обнаженным клинкам.

«Азас, ты проклятый ублюдок!» – подумал маг.

Пять обителей разграбили и сожгли вместе с сотнями детей-учеников и ни в чем не повинными поварами, счетоводами и писарями – только чтобы в разоренной стране могли возводить такое. Терраса, перила, колонны, свод – все было выточено из красного, как запекшаяся кровь, дерева, которое привозили с дальнего юга. Начищенная до блеска древесина отражала свет, точно полированный камень. В высоких окнах, от пола до потолка, что высился в нескольких этажах над ними, колыхались, как паруса, алые занавеси.

– Нравится? Черный Азас умер бы от зависти! Он так и не увидел, что строил: когда все закончили, царь был уже слишком слаб для путешествий.

Навстречу вышла рыжеволосая женщина того возраста, когда былая красота еще не угасла, но спрос на нее давно упал.

– Боги воплотились в вас, мудрый! – Она кивнула, и черепаховый гребень качнулся, постукивая бусинами. – Я вижу, слухи не врали. Вы тоже едете с лучезарным.

Маг хотел ответить, когда колдовское чутье вдруг подало голос. Чародейка? Здесь?

– Аджи́ли, ученица Тали́да из линии Оме́йи, – догадавшись о его замешательстве, представилась она.

Самер склонился к ее руке, лихорадочно соображая. Кто она? Что здесь делает? В прежние времена он понял бы хоть откуда чародейка, из какой обители – все линии велись от основателей Круга, но при царях-чародеях и позже, когда узурпатор сгонял магов на каторжные работы, все основательно перемешалось.