Чтобы попасть в дом, требовалось пересечь темный сад. В последние дни воздух стал сух и пах пылью даже ночью, очень скоро зной начнет сводить людей с ума. Дома, в Джамайе, Зевах видел, как нищие готовы загрызть друг друга за кружку чистой воды. Самые страшные войны и бунты в Царстве случались в это время: с середины лета до первых ливней сезона дождей.
Чародей повел плечами, прогоняя мимолетную дрожь. Они слишком долго ждали. Ментор Энтемо знает, что говорит: аби-Гаватта древний и влиятельный род, и их загородный дом стоит пустым, отданный в распоряжение горстки беглецов. Скоро, повторял ментор, скоро все случится само, ждите… «Само» значит, что трон узурпатора рухнет на головы его прислужников. Само – это когда он вернется домой не беглецом и не преступником, а новой знатью, что сменит временщиков. Еще до конца года, говорил себе Зевах и сжимал кулаки, но сухой пыльный воздух сезона раздоров подтачивал его решимость.
Олху́д Назир, которого он знал всю жизнь, Зо́фрон из северных предгорий, Ката́ва, единственная среди них женщина… – погибших и отловленных стало так много, что чародей сбился со счета. Олхуд, его друг детства, умер, поджаренный магом-предателем. Зевах сам видел это – там же, в сторожке, глядя в медное зеркало, пока ментор высасывал жизнь из какого-то рыбака, чтобы издали бросить ее в нападавших. Когда им было по десять лет, Худ вечно разыгрывал чародея, а потом смеялся так заразительно, что и Зевах не мог сдержаться.
Здоровый и храбрый, он выгорел изнутри, так же быстро и ярко. Худ потемнел, а кожа у него на лице потрескалась, сочась сукровицей, только зубы блестели в темноте.
Перед высокими дверьми чародей замедлил шаг. Предки аби-Гаватты наняли отменных скульпторов, теперь их творения смотрели на Зеваха с барельефа над створками: герои и демоны, боги со звериными головами… Чародей совсем расклеился, колдовской огонек над головой замигал, в его свете морды и лица не сулили ничего хорошего. Зевах взял себя в руки, заставив светоч гореть чисто и ровно.
Ни к чему показывать ментору страх.
– Что это?!
Энтемо Ла́брос был низеньким человечком, с залысинами и выпиравшим брюшком, встреть такого в городе – и не подумаешь, что маг. Быть может, меняла. Или сборщик податей. Некогда точеное лицо начало заплывать, но глаза у нагади оставались цепкими, желтовато-зелеными, как у удава.
Слишком бледная для жителя Царства рука показывала на зажатый в кулаке Зеваха резервуар.
– Иметь пристрастие к силе проще, чем к сладкому дыму, молодой человек, – по-иноземному четко выговаривая слова, сказал ментор. – Сегодня ты не хочешь отпускать резервуар, а через луну не сможешь выйти из транса.
Зевах забыл убрать проклятую фигурку перед входом. Что же, он заслужил выволочку. Чародей отвел глаза, разглядывая ковры с цаплями и мебель из светлого кедра.
– Я просто задумался, учитель, – пояснил он. – Никак не могу забыть Олхуда и его смерть.
Неизвестно, поверил ли иноземец, скорее всего нет, во всяком случае, настаивать не стал. Он все понимает, подумал Зевах. Легко обмануться его корявой речью: Энтемо все знает и понимает, он за то и выбрал их, что у каждого за душой грешки, а с ними проще держать учеников в узде. Ну и пусть. Заморский маг использует их в своих целях, а они его – в своих. Может, Зевах дышит сладким дымом, но вовсе не дурак, он видит, какую игру ведет нагади.
– Сегодня я это забуду, – губы Энтемо сжались в тонкую линию. – Ты все сделал, как я сказал?
– Да, учитель, – твердо ответил чародей. На сей раз он не прятал взгляд.
– Хорошо. Я заберу резервуар. Если бы в этом месте был Селкат, я бы оставил ему. Но ты имеешь искушение.
– Конечно.
Зевах сразу отдал фигурку и все равно испытал укол сожаления, когда сила перестала покалывать пальцы. Он подождал, пока нагади усядется и сцепит руки поверх живота, и тогда произнес:
– Я как раз хотел поговорить о Селкате, учитель. Он стал… меня беспокоить.
– Он беспокоит меня тоже, Зевах. Всегда, – ментор хрустнул пальцами. – Я хочу иметь дело с более талантливым учеником, но самых сильных забирает Круг. Селкат знает, что слаб. Он очень жаждет силы. Он знает, что я не доверяю ему ничего серьезного.
– Дело не только в этом… – Чародей замялся, подыскивая слова. Ох, Худ, почему ты был так бесстрашен? Это он поймал ищейку на мосту Отрубленных Голов, и он же бросился на отступников, очертя голову. Единственный среди них не замаранный сладким дымом, шлюхами – Худ вел войну против узурпатора и несправедливости, а не искал мести и удовольствий. Лучше бы боги забрали Селката, чем его! Но даже толстяк, со всеми его пороками – какой-никакой, но свой. В отличие от нагади.