Царь Федор. Трилогия

А в июне пришла весть, что крымская орда под предводительством самого хана Газы II Герая двинулась в набег. И что идет сила немыслимая и тьма-тьмущая — и крымчаки, и подручные им ногайцы, и иного народа охочего тоже вельми. Числом общим то ли семьдесят тысяч, то ли сто, а то ли и все сто пятьдесят. Короче, все, кого хан крымчаков с зимы успел насобирать… Отчего сразу поселился в землях русских великий страх. Все бывшие школьные отроки прибыли со своими поместными сотнями в лагерь, что был определен под Одоевом. Там большинство их, совсем для них неожиданно, вывели из сотен и скорым ходом отправили в Елец, вооружив шибко меткими «особливыми пищалями» и приписав к московским стрелецким приказам, кои торчали там еще с мартовского военного устроения. Время на сие было, поскольку орда еще двигалась Кальмиусским и Муравским шляхами, и не шибко быстро. Ну еще бы, такой-то массой. А проведали о том так быстро именно потому, что, едва сошел снег, в приазовские степи были высланы крепкие дальние конные дозоры, а за прошедший год государеву голубиную почту успели развернуть далеко на юг, вплоть до Царева-Борисова. И о том, что орда тронулась, на Москве стало известно уже через два дни после того, как передовые крымские сотни приблизились к истокам Конских вод.

В Елец они прибыли как раз на Ивана Купалу, причем крепость привела их всех в зело большое удивление. Ибо до сего момента ничего подобного ни Тимофею, ни кому другому видеть не доводилось. Во-первых, внутри городских стен домов практически не осталось. Привычных изб с тынами и воротами оказалось всего около десятка и все напротив ворот, а далее все дома были разобраны, и вместо них было построено четыре огромных домины высотой чуть меньше крепостных стен, со стенами из двойного ряда бревен и вообще без дверей. То есть снаружи казалось, что двери были, потому как в первом слое бревен дверной проем был прорублен и двери в нем навешены, а вот за ним — уже нет. Более того, эти вроде как навешенные двери были накрепко прибиты к косяку и стене, а затем еще и забиты тесом крест-накрест. В стенах этих домин были пробиты бойницы, но начинались они аршинах в шести от земли, так что до нижнего обреза нижнего ряда бойниц невозможно было допрыгнуть даже с лошади. На таком же уровне в стене была пробита и настоящая дверь, к которой вела длинная и крепкая лестница. Три этих домины были шагов тридцати в длину и ширину, а одна — самая дальняя от ворот — тянула на все пятьдесят. В трех меньших, как узнал Тимофей, помещалось по три сотни городовых казаков, а в большой — целый приказ московских стрельцов да один из самых больших, числом около семи сотен стрельцов.

Сама стена у крепости также была чудной — толстой, двойной и обращенной не только наружу, но еще и внутрь. На сооружение внутренней стены и пошел материал от разобранных городских домов, да еще и не хватило. Всю зиму собранная с ближних уездов посошная рать рубила окрест и свозила в Елец строительный лес… А на широком помосте из толстых бревен, коий эти стены соединял, было установлено множество пушек, чьи жерла в большинстве своем смотрели как раз таки не наружу, а внутрь, во двор. И это также навевало интересные мысли… Ниже, внутри сих бастионов, как это все именовалось, тоже были устроены помосты, а в стенах прорублены бойницы, через них можно было пулять из пищалей. Вход внутрь этих бастионов был возможен через несколько десятков дверных проемов, перекрывавшихся при необходимости огромными опускаемыми щитами из сосновых полубрусьев. А вот ворот у этой странной крепости не было. Вообще. Только две покосившиеся обугленные башни по обеим сторонам воротного проема такой ширины, что там могли пройти в ряд два десятка пешцев либо чуть не десяток всадников.

— Это мы басурмана внутрь заманивать будем, — пояснил Тимофею сотский той сотни, к которой приписали его класс, Меркушин. — Эвон цельну зиму эти хоромины ладили, столько народишку нагнали — ажно повернуться негде было.